Тим и Дан, или Тайна «Разбитой коленки»

— Да это разве ты сейчас был? — Всплеснул руками Лиходеич, одновременно вырастая до человеческого размера и брезгливо вытирая с лица волосатой пригоршней остатки паутины. — А если просьба какая — взяли бы да и повесили на березе кусок бересты с указанием. Мне о письме сразу бы доложили. Ворон недовольно закаркал, перелетев, вцепился когтями в ветку.

— Привет-буфет! Легче факс отправить, чем кусок бересты найти, — скрипуче расхохотался он. — Это ты все по старинке, служба, правил придерживаешься. Времена-то нынче новые.

— Как же новые, — упрямился Лиходеич, от души отплевываясь и откашливаясь, неистово лупя щеки влажным лопухом, отчего они и раскраснелись и позеленели, приняв в конце концов ярко-синий цвет. — Сейчас только и бди, столько всяких мутантов по лесу шастает. Только успевай от всякой скверны очищаться! — И с этими словами Лиходеич с разбегу толканул плечом ствол могучей ели и, она, тут же смекнув, что от нее требуется, стряхнула весь накопленный дождь на Лиходеича и ворона.

Лиходеич, орошенный, крякнул от восторга. А ворон ойкнул, переступил нервно, каплю стряхнул с палкой торчащего хвоста и гаркнул строго:

— В общем, служба, задание для тебя имеется. Приказано тебе вспомнить старый должок. Для того, чтобы его списать, через два дня ты должен иметь на руках человеческого младенца. Ты ведь мастер воровать человеческих дитёнышей. А? — Злобно рассмеялся ворон.

— Хляби небесные, топи болотные! — Лиходеич в сердцах сплюнул, отчего тут же крохотное болотце образовалось, из него головы змеенышей высунулись с раздвоенными жальцами. Всё не нравилось старому лешему: и что должок вспомнили, и что про давние его шалости — у неразумных матушек младенцев воровать — не забывают.

— Да ведь должок-то, может, деньгами уплатить? Да и потом какой должок-то, окстись! Я ведь, помнится, просил пожар лесной потушить — это ж в интересах каждой твари было. И господин Ний твой тоже бы пострадал, не остановись огонь.

— А что же не к Министерству Чрезвычайных Ситуаций обращался? — Язвительно поинтересовался ворон. — Так они в другом месте тушили, и потом… ну кто я для них — леший… — сокрушенно развел руками Лиходеич.

Ворон взлетел к нему на плечо, долбанул стальным клювом старика по маковке:

— Тряхни стариной, служба. Укради мальца! До двенадцати лет ты должен будешь его воспитывать — уму лесному учить, тайны ему открывать. А когда ремеслу своему лешачьему тёмному обучишь, представишь господину Нию. А иначе — секир башка Лиходеичу, — усмехнулся ворон. И добавил как бы между прочим: — Да и лес спалим, ага.

Лиходеич отвернулся от него и пошел. Выбора у него не было.

— Да, коллега, — вновь раздался хамский вороний голос. — Вам еще требуется собрать вот в энтот изящный флакончик — нате, держите-ка, — и какая-то стеклянная посудина влетела прямо в карман Лиходеича, — бессмертную душу нынешнего младенца и будущего злоденца, мда. Чтобы, так сказать, у господина Ния была над ним полная власть — не пикни. Мы в человеческих злоденцах особый дефицит испытываем. Меня на все дела не хватает! — Каркнув на прощание особенно мерзко, ворон провалился где-то за спиной Лиходеича в чащу, оставив после себя удушливый запах жженого целлофанового пакета, который Лесной сквознячок, приятель лешего, постарался быстрее развеять.

Глава вторая, в которой Лиходеич идет на преступление

Лучше бы вам не слышать и не видеть всего, что творилось той ночью в еловом бору Разбитая коленка. Леший глаз не сомкнул, проохал и проругал себя, что не повыдергал все перья ворону, метёлке пакостной. Красной яростью полыхали изумрудные глаза Лиходеича — пол-леса не спало, дивясь, как в небе то красным стрельнет, то зелёным полыхнет, и гадая, отчего посреди лета северное сияние приключилось. Старый волчара, слушая свирепый и жалобный рык, подавился собственным хвостом, размышляя: то ли это чьё-то мясо к нему в желудок просится, то ли ему самому пришёл черед в чужой желудок собираться. Старый филин перья сбросил, перепутав себя с осенним дубом, вся рыба в речушке, до малька, забралась в одни сети — а-а-а, все равно, видать, жизни не будет…

А Лиходеич катался по полу, рвал зубами крепкую камуфляжную форму, причитал:

— Хляби небесные, топи болотные! Говорил же мне папа: «С чёртом поведёшься, хлопот не оберёшься». Не слушал родителя. Гы-гы-ы-ы. И про младенцев не забы-ыли. А ведь я лишь жилищные условия им улучшал, родительских прав только кикимор и лишал, бесенят в лешие, а кого и в люди выводил. Один в соседнем лесу лесничим пристроился, второй фокусы в цирке показывает. А третий — в Министерстве природных ресурсов немаленькую должность занимает. Гы-гы-ы-ы.

И кричал, и жалил себя словами, и вился леший, предчувствуя большую беду. И Эхо, старый его приятель, подвывало Лиходеичу, разнося боль и печаль окрест. Будто у всех в лесу зубы заболели — такой вой стоял.