Тимбукту

Это вовсе не означает, что Мистер Зельц всегда понимал, о чем говорит новый хозяин. Интересы Генри сильно отличались от интересов Вилли, и собака терялась, когда Генри садился на своего любимого конька. Откуда мог Мистер Зельц знать, сколько хоум-ранов за матч зарабатывал в среднем питчер команды «Иволги» и на сколько кругов они отставали в чемпионате? За все годы, проведенные с Вилли, он ни разу не слышал, чтобы поэт говорил о бейсболе. И вдруг бейсбол стал вопросом жизни и смерти. Каждое утро после встречи с Мистером Зельцем первым делом Генри покупал газету. Он доставал из кармана несколько монет, вкладывал их в щель автомата и получал номер «Балтимор Сан». Затем направлялся к скамейке на другой стороне улицы, садился и, развернув спортивные страницы, начинал читать Мистеру Зельцу отчет о вчерашней игре. Если «Иволги» выигрывали, голос его был полон радости и возбуждения. Если же они проигрывали, голос Генри становился печальным и мрачным, а иногда даже гневным. Мистер Зельц радовался вместе с ним победам и огорчался из-за поражений, но так никогда до конца и не понял, что имел в виду Генри, когда говорил о команде. Иволга — это птица, а команда — это коллектив, и если желтое создание, изображенное на бейсболке Генри, являлось, несомненно, птицей, то какое она могла иметь отношение к такому сложному и многотрудному занятию, как бейсбол? Новый мир, в который вошел Мистер Зельц, был полон тайн. Иволги в нем сражались с тиграми, сойки — с ангелами, медвежата — с гигантами, и понять все это оказалось весьма не просто. Бейсболист был, разумеется, человеком, но, становясь частью команды, он превращался в животное, в мутанта, в духа, который обитал на небесах одесную Бога.

Если верить Генри, то в балтиморской стае одна птичка намного превосходила всех остальных. Звали ее Кэл, и хотя она всего-навсего была иволгой, играющей в бейсбол, ей удавалось совмещать в себе качества разных животных: выносливость коня, смелость льва, силу буйвола. Все это было трудно понять, но когда Генри решил, что отныне Мистера Зельца тоже будут звать Кэл, а полное имя — Кэл Рипкен-младший Второй, в голове у пса все окончательно смешалось. Не то чтобы он имел какие-то принципиальные возражения. В любом случае он не мог сообщить Генри свое настоящее имя, а раз уж мальчик должен был как-то называть его, то Кэл — имя ничем не хуже других. Проблема лишь в том, что оно рифмуется с «Эл», и в первое время, когда Генри называл его так, Мистер Зельц автоматически вспоминал старого друга Вилли, Эла Саперштейна, который владел той самой лавкой курьезов на Серф-авеню, Кони-Айленд, которую они с хозяином частенько посещали. Внезапно он снова представил себе дядю Эла, в ярко-желтой бабочке и клетчатом спортивном пиджаке, и вновь очутился в магазине, вместе с Вилли гуляя по проходам и рассматривая ручные жужжалки, подушки-пердушки и взрывающиеся сигары. Мистеру Зельцу не понравилась эта встреча; прежний хозяин, воскресший из царства теней, в сочетании с беспрестанной болтовней Генри о Кэле-иволге плюс тот факт, что в половине случаев Генри, говоря «Кэл», имел в виду Мистера Зельца, — от всего этого пес совсем потерял голову и перестал понимать, кто он такой и кем его считают.

Но какая разница? Он ведь только что явился в мир Генри, и должно пройти некоторое время, прежде чем он станет там совсем своим. Проведя с мальчиком неделю, он уже начал кое-что понимать, и если бы не подлая выходка календаря, неизвестно еще, как бы далеко они продвинулись. Но существуют и другие времена года, кроме лета, и Генри вскоре предстояло возвращаться в школу. Спокойные деньки совместных прогулок, болтовни и запуска воздушных змеев в парке внезапно кончились. В последнюю ночь перед началом шестого класса Генри лежал в кровати с открытыми глазами, дожидаясь, пока родители крепко заснут. Сразу после полуночи, как только в доме все затихло, он спустился по лестнице, вышел во двор и забрался в картонную коробку к Мистеру Зельцу. Обняв пса, он объяснил ему, что отныне их жизнь сильно переменится.

— Когда утром взойдет солнце, — сказал Генри, — каникулы закончатся. Какой я все-таки идиот, Кэл. Надо было найти для тебя место получше, чем эта гнилая коробка на грязном дворе, а я этого не сделал. Я пытался, но никто мне не помог, а теперь у нас больше нет времени. Не стоило тебе доверяться мне, Кэл. Я — полная бездарность, тупой кусок дерьма, я все испортил. Я никогда другим не стану. Вот до чего доводит трусость. Я не решился сказать отцу о тебе, а если я у него за спиной поговорю с мамой, то от этого все станет только еще хуже. Ты — мой лучший друг, а я так тебя подставил!