Тимиредис. Летящая против ветра

Мне было жаль… Несколько мест - овраг, где по весне можно было собрать за пару часов корзину строчков со сморчками, редколесье, где я ежегодно находила колосовики и спрятанную в чаще делянку малины - не знал, кроме меня, никто. Ничего, новые найду!

Вообще Тин держала меня все время под присмотром. Если уходила или уезжала куда - брала с собой. Если я возилась с козами - дойку пары норовистых тварей с бесовскими желтыми глазами травница с радостью перепоручила мне - сама в это время садилась у окна, откуда видны были и ворота во двор, и сарай.

Я спросила - к чему такие строгости?

Тин усмехнулась:

- А зачем, ты думаешь, в деревне, где своей ребятни полно, приютили маленькую девочку, шлюхину дочь? - резко замолчала и добавила: - Не бери в голову.

Но я задумалась… А через неделю попросила научить меня управляться с кинжалом так, чтоб саму себя не порезать. Тин умела, у нее нож в руках так и плясал. Та кивнула:

- Я покажу тебе пяток базовых упражнений и ударов, будешь делать с деревянной плашкой каждый раз после медитаций. Ясно? Как начнешь все повторять чисто да быстро, так дальше пойдем.

С деревянной? Ну, это легко! Только несерьезно как-то…

- Мири, не нож - оружие. Человек - оружие. Неумехе хоть меч, хоть арбалет, хоть оглоблю в руки дай - толку не будет. А мастер голыми руками убьет и не запыхается. Поняла?

Я задумалась, потом кивнула. Поняла.

- Тогда скажу кое-что еще: любишь ты угрозы выкрикивать. Оно понятно, пар-то хоть как-то выпустить надо. Да только отучайся так делать. Запомни: никогда не грози тем, что не в силах сделать. И что не готова сделать. А хочешь отомстить, сначала ударь, а потом уж выскажи, за что стукнула. Болван тот боец, что с противоположного конца улицы орет, что сейчас в глаз даст.

По вечерам я продолжала учиться грамоте. Медленно, со скрипом, дело шло на лад. Тин по-прежнему заставляла меня выводить буквы правой и левой рукой попеременно. Выходило странно - как два разных человека писали - одной рукой буковки получались округлые, с наклоном вправо. А другой - квадратненькие, и стояли, как солдатики, прямо. Я ужасно гордилась, когда в первый раз смогла без ошибок написать свое имя - Тимиредис. И тут же захотела вышить его по подолу рубахи, которую носила, и на юбке. Тин меня осадила:

- И не рассказывай о себе всем встречным и поперечным. Ты уже поняла, что не все добрые. А если добрые, то часто не просто так.

- Тин, а ты почему добрая?

- Я не добрая, просто за мной должок по жизни есть. А ходить в долгах не люблю, дурное это дело. Вот тебе помогу, может, часть ноши и сброшу.

- А почему мне полное имя не надо говорить?

- Потому что оно необычное. Крестьяне или ремесленники такого дочерям не выдумывают. При этом ты ничего не знаешь о своей семье. И куда и почему плыла в пору осенних штормов твоя мать. Вспомни-ка, как осень назад Бровка-старший и Бровка-младший отцовское поле делили? А ведь они - братья.

Ну да, еще б такое забыть. Из-за того, где провести межу, два мужика друг другу сначала носы расквасили, а потом ноги переломали. А их жены одна другой все косы повыдрали. Скандал длился неделю и охватил всю деревню. А закончилось дело тем, что раскидывать по осени навоз и сеять озимые обоим Бровкам пришлось батраков нанимать - сами братья оказались на костылях. Душевная история.

- Ладно, Мири, хватит на сегодня болтовни. Сейчас спать ложись! Помнишь, завтра нам в лес силки идти проверять?

Я согласно кивнула. Мой закуток под лестницей стал воплощенной мечтой. Тин соорудила мне из струганных, без заноз, досок, короб. Низ набила сеном - свежим и без грубых стеблей. Поверх постелила тонкий тюфяк с шерстью - чтобы сено не кололось, и ровнее было. Имелась настоящая подушка с перьями и не очень большое, но тоже настоящее лоскутное одеяло. В изголовье Тин повесила несколько мешочков с душистыми травами. Спать мне полагалось в длинной, почти до пят, рубахе и все в тех же опостылевших перчатках. Я уже не протестовала - сама видела, что прок был - грубые мозоли с ладоней сошли, трещины и цыпки зажили, опухшие суставы пальцев стали нормальными. Вдобавок, из-за того, что лекарственную смесь Тин то ли случайно, то ли нарочно сделала жутко горькой, мне пришлось бросить застарелую привычку грызть ногти. Попробуй-ка сунь палец в рот, если лизнешь - и уже челюсти сводит и плевать хочется! Ногтям мое невнимание пошло на пользу. Тин сама аккуратно стригла их маленькими, с серебряными ручками, ножницами, которые хранила в деревянном ларце.

Однажды вечером она дала мне померить мамино золотое кольцо, которое свободно наделось на средний палец. Я покрутила перед носом рукой - будто и не моя вовсе!

- Нравится? Вот так! - засмеялась Тин.

Я в ответ влезла к ней на колени и поцеловала. С какого-то момента между нами завелись такие телячьи нежности. То она клала мне руку на голову и легонько гладила по волосам, то я прижималась к ней. А иногда мы без повода начинали смеяться. Так раньше у меня ни с кем не было. Я ужасно любила Тин.