Тимош и Роксанда

Князь Дмитрий Вишневецкий, сидя на валу, заметил: казаки, пользуясь тем, что осажденные отвлечены боем, очень быстро ведут к валу новый окоп. Никто из польских командиров не замечал этой опасности, и князь Дмитрий понял: это бьет его час. От одной только мысли, что он должен подняться под пулями, бежать на врага, рубить саблей… не по лозе, а по живому человеку, стрелять в человека, его затошнило. Он уже месяц отсидел в обороне, насмотрелся смертей, стрелял по казакам, но все это было не то, что ему теперь предстояло. Ему почудился запах мужицкого отвратительного пота, и он это немытое, дурно пахнущее тело должен будет проткнуть… Почему-то князю не подумалось, что и его могут проткнуть.

— Пан Гилевский! — крикнул он. — Павел!

Огромный Гилевский, пригибаясь в окопе, подошел к князю.

— Видишь? Надо бы их сбить отсюда.

Пан Гилевский, опытный вояка, сразу понял: князь Дмитрий приметил серьезную опасность, но под их командой было всего полсотни жолнеров.

— Я сговорюсь с соседом! — сказал он и ушел.

Вернулся с ротмистром.

— Пан Мыльский! — представился ротмистр. — Я тоже давно за ними смотрю. Давайте пугнем. У меня три сотни.

Отряд собрался в кулак.

— С Богом? — спросил пан Мыльский.

— С Богом! — и князь Дмитрий, выскочив из окопа, махнул над головой саблей и закричал, уже не помня себя: — Пся крев!

Жолнеры покатились с вала вниз, к свежему окопу. Обогнали князя, и он уловил-таки запах тяжелого пота, но это был пот своих. Когда он прыгнул в окоп, жолнеры уже рубили и стреляли где-то впереди, а перед ним, перед князем Дмитрием, поднялся с земли человек с разрубленной грудью. Князь увидел, что там, внутри человека, что-то шевелится, бьется, выталкивая кровавую жижу. Князь остановился и вдруг увидал, что у человека этого в руках пистолет и он уже поднял его. Князь Дмитрий отвернулся, спасая от выстрела лицо, и не глядя ткнул в человека своей саблей. Выстрел грохнул, оглушил. Но князь понял, что ничего дурного не случилось. Он заставил себя посмотреть на казака и увидал, что тот сидит, привалясь спиной к окопу, и в груди у него, в старой ране, торчит сабля.

«Это ведь моя сабля!» — удивился князь, и до его слуха дошел топот многих ног.

Появился пан Гилевский:

— Отходим! Мы им показали.

Князь Дмитрий закрыл глаза, выхватил свою саблю и побежал следом за паном Гилевским.

— Всыпали мы им, — сказал он, когда они уже сидели в окопе. — Всыпали, пся крев!

Он смотрел сверху на окоп, в котором комочками лежали убитые враги, поглядел на свою саблю и воткнул ее в землю, оттирая от крови… Внутри у него корчился в слезах и судорогах маленький, добрый, честный мальчик: «Ты ведь раненого убил! Беспомощного!»

— Благодарю за службу! — сказал князь жолнерам.

А бой продолжался.

Татары терзали оборону до полудня. И сразу отошли, словно их ветром унесло, как дождливую тучу. Но небо ясным не стало, сразу же разразилась гроза, с градобоем. Ударили казачьи пушки, следом за волной огня и дыма на приступ пошли казаки.

Их сбили с валов ударом грудь в грудь. Казаки не упорствовали, отхлынули. И снова принялись на виду у польского лагеря упрямо рыть новую линию окопов в двух сотнях шагов всего.

— Рыцари! Речь Посполитая, великая своими воинами! — В легком панцире, без шапки, князь Иеремия явился перед смертельно уставшими бойцами. — Соберите силы, ударим на казаков! Надо им показать, что мы свежи, как никогда! Пусть поймут, что нас им не одолеть!

Никто не пошевелился. Князь Дмитрий, слушая дядю, думал о том, что атака, которую он предпринял два часа тому назад, оказывается, ничего не дала. Смерть казака, которого он добил, — ничего не дала. Человека не стало, многих не стало, но все идет по-прежнему. Какая же это бессмыслица…

А князь Иеремия метался перед своим войском.

— Знамя! — приказал он. — Знамя ко мне!

Знамя вынесли.

— Шляхта, где же слава твоя?! Кто любит Речь Посполитую, восстань!

Медленно собирались охотники.

— Рыцари, я знаю, в каком бою вы только что устояли, но нам надо, надо нанести ответный удар! Я на колени перед вами встану!

И встал на колени, под знаменем.

Зашевелились.

Построились.

— Господь ведет нас!

Князь Иеремия, как давеча Дмитрий, первым устремился с вала, и за ним пошли всей массой. Рухнули на головы казаков, погнали прочь из недорытого окопа.

Ввалились на плечах отступающих в первую линию старых окопов и оттуда выбили.

— Тимош! — раздался крик тревоги.

Князь Иеремия увидал: со стороны Колодно идет на рысях большой конный отряд, и впереди его рыцарь на желтом высоком коне.

— Пушки! Пушки разворачивай! — скомандовал князь Иеремия и с каким-то шляхтичем принялся толкать отбитый у казаков фальконет.

Шляхтич был Павел Мыльский. Павел забил в жерло пороховой заряд и заряд картечи, князь насыпал пороха на полку, высек огонь, зажег фитиль.

— Подпустим ближе!

— Уходить надо! Наши бегут! — Павел Мыльский забрал у князя фитиль и ткнул в порох…