Тимошина проза (сборник)

Чувство полета его не оставило даже после того, как они простились. Вернувшись домой, Тимоша поужинал, а на родительские расспросы уклончиво улыбался. Он ждал и не мог дождаться возможности уединиться.

17. Обмануть смурфиков

Но вот наступила ночь. Тимоша закрылся в комнате и запустил компьютер. Внутри у него дрожала как будто какая-то жилка, так хотелось ему писать. Последний свой текст он закончил перед отъездом в Бурым, но как это было давно! Тогда он еще не задумывался, для чего занимается литературным творчеством. Прежде Тимоша писал из авторского тщеславия; он думал, что проза его существует сама по себе, как явление красоты и отвлеченной мысли. И только теперь Тимоша сознал ее подлинное значение; он понял, что обладает защищенным каналом общения. Хозяевам технологий, говорящим на языке, непонятном непосвященному, самим недоступен язык искусства. Компьютер, их раб, зараженный вирусом, конечно, сольет им Тимошины тексты. Хозяева технологий припадут к мониторам, вчитываясь в строки прозы, но ничего не поймут. А поймет только Надя. Так Тимоша сумеет сказать ей то, что было сказать опасно даже на ухо на катке.

Глава шестая: Весна в Москве

1. Москва

Приземлившись в московском аэропорту, всякий русский до времени отстегнется. «Вот я и дома!» – выдохнет он и сей же час осмелеет. Не дожидаясь конца рулежки, русский выйдет из кресла и откроет багажный ящик, который под потолком. Неисчислимую свою ручную кладь он станет сбрасывать на головы другим русским. И вместе они потом устроят толкучку в проходе. Как знакомо, как хорошо всё это! И насупленная таможенница, и полицейский, и даже его собака, все они понимают по-русски. И канючит по-русски ребенок, пока мужичок-бомбила разводит его простофилю-папу. А тот размягчился от встречи с Родиной – хоть и видит, что мужичок мошенник, но всё равно поедет. И, стоя в подмосковных пробках, вкусят они выхлопа нефильтрованного, отечественного. Дорогой папа с бомбилой будут беседовать о том о сем. Для русского радость общения стоит дороже денег.

Москва – удивительный город, совсем непригодный для жизни. Так вам скажет любой его житель, любой из пятнадесяти миллионов. Что держит несчастных в непригодном городе – это вопрос отдельный. Уж точно не могилы предков, потому что у большинства их предков могилы находятся далеко отсюда, преданные забвению. Сами же москвичи, как правило, могил не имеют вовсе. По мере того как они умирают, их кремируют и кладут в колумбарий, похожий на камеру хранения и такой же платный. Если спросить москвичей-покойников, то они бы сказали, что и для смерти город этот мало пригоден. Да только не верит Москва ни живым, ни мертвым – ни своим, ни чужим. Собственный организм ее процветает. Она потребляет без устали и постоянно отращивает что-нибудь. Метаболизм у Москвы чрезвычайно бурный. Это ли, спрашивается, не жизнь?

Движется пробка со скоростью глетчера – улица, непригодная для езды. А вокруг пылает реклама и возвышаются деловые здания. Папа с бомбилой клянут Москву, а дитя перестало канючить и завороженно смотрит. Хочет уже дитя машину с большими сверкающими колесами и кабинет высоко-высоко, на маковке небоскреба. Если ребенка не развивать, он так и останется на всю жизнь с примитивными идеалами. Чтобы ему не мечталось о кабинете, нужно читать ему вслух, ходить с ним в музеи, на выставки и в театры. Но к каким его ценностям ни приобщай, этот ребенок, конечно, вырастет москвичом. Таким же, как все, проклинателем своего города, человеком, достойным чего-то лучшего. И маршрут его жизни – от колыбели до колумбария – проляжет в пределах московской кольцевой дороги. Этот город – ловушка для человеков. Над Москвою не светят звезды, кроме, конечно, кремлевских. Говорят, она – не Россия. Но что же она тогда? Не заграница уж во всяком случае. Это чувствует всякий русский, приземлившись в московском аэропорту. Ребенок в окошко таращится на вереницу вывесок и билбордов; тщится читать; вышептываемые слова туманом расплываются по стеклу. Папа беседует с дядей-таксистом. Но где же родитель номер один, мама ребенка, – где? Ребенок, наверное, по ней соскучился. А мама катается на коньках и целуется со своим любовником.

2. Детская тема

Взрослые в жизни ребенка были к нему равнодушны либо, напротив, ласкали его и любили. И если они о ребенке думали, то думали к его пользе. Он и представить себе не мог, что самая мысль о нем омрачает чье-то существование. Между тем один такой взрослый был. Вообще-то дела семейные, которые были свои у каждого, Тимоша с Надей не обсуждали. Эта тема у них относилась к зоне естественного умолчания. Разговоры о семейной жизни, так же как о загробной, чаще всего оказываются не к месту. Но особенно между любовниками, отдающимися преступной страсти. Уж для них-то, во всяком случае, нет ничего за пределами комнаты, где сплетаются их тела, или круга фонарного света, в котором они прощаются, или круга тьмы, где оказываются, простившись.