В обстановке общей нервозности и незнания будущего возрастало влияние лиц, приближенных к руководству, в частности секретарши Маечки. Этим своим влиянием она не стеснялась пользоваться и злоупотреблять. С отключением автомата Маечка полюбила, чтобы ей приносили кофе в закрытом стаканчике из «Макдоналдса». Это была, конечно, ее компенсация секретарши. Но при этом она оставалась верна своей должностной природе. Маечка и сама питалась, и питала весь коллектив информацией в виде сплетен. Эксклюзив она добывала за дверью, возле которой сидела. Ведь только она одна имела постоянную аккредитацию в кабинете начальника. Но и по эту сторону двери Маечка регулярно выведывала и даже фабриковала сама интересную информацию. Известно, что медиа, включая изустные, – это инструмент власти, а власть – это «закулиса». В последнее время начальник почти не выглядывал из-за своей «кулисы». Судить о том, у себя ли он, можно было лишь по отлучкам Маечки. Если она отсутствовала возле двери, значит, была за дверью. Значит, там, в кабинете, был тот, кто ее призвал. Случалось, что Маечка у начальника оставалась довольно долго, однако на этот счет она никогда не сплетничала. Только, вернувшись из кабинета, Маечка долго подкрашивалась и собиралась с мыслями.
Тимоше она не нравилась ни в малейшей степени. Когда-то, когда он еще пользовался анализом, Тимоша отнес ее к категории провинциальных хищниц. Он относился с брезгливостью к технологиям, которые применяла Маечка. Но самое неприятное было то, что она положила на Тимошу глаз. Связей в верхах было Маечке недостаточно; видимо, ей и здесь требовалась компенсация. Одно было несомненно: Тимоша попал в прицел, и ему дискомфортно было чувствовать себя мишенью. Маечкин интерес к нему тяготил и вселял тревогу. Тимоша пытался ее вытеснять, но с началом очередного рабочего дня Маечка возобновлялась.
Секретарша, однако, умела не только симпатизировать, и худо было тому, кого она невзлюбила. Заслужить ее неприязнь можно было, совсем того не желая. Некоторые сотрудники и сотрудницы были у Маечки не в чести, а по какой причине, никто не знал. Такая уж прихотливая была у нее натура. Лишь в отношении шефа Розкинда всё было предельно ясно: Маечка недолюбливала его по причине ориентации. В Проектной организации не носили бейджиков с соответствующим указанием, но Маечка шефу Розкинду навешивала от себя отвратительные ярлыки. А была бы на то ее воля, то и повесила бы самого его. Маечкина гомофобия объяснялась просто: она была из тех женщин, которые, как говорится, в жизни сами всего добились, а от таких, как Розкинд, такие женщины добиться ничего не могут.
Коллектив Проектной организации «доедал» отложенные заказы, неаппетитные и непитательные. Работы на всех сотрудников не хватало. Но главное, не хватало надежды на положительные изменения. Раньше тоже случались кризисы, и тогда героем-спасителем выступал начальник, который пользовался известностью не только в градостроительных, но и в градокомандующих кругах. В прежние времена он как-то, но умудрялся обеспечить работой любящих его сотрудников. Этой зимой, однако, начальник будто не замечал приближения катастрофы. Сотрудники перешептывались:
– Что происходит? Почему он не чешется?
– Где вообще он прячется? Кто-нибудь его видел?
– Да где ж ему быть – в кабинете с Маечкой.
– Ох эта Маечка, чтоб ее!
Все они дружно винили секретаршу Маечку в том, что начальника организации разбил паралич воли. Простые суждения свойственны рядовым сотрудникам. Тимоша тоже был рядовым, но после командировки в Новый Бурым, после того, что он там узнал, Тимоша больше не верил простым суждениям. Коллеги перемывали косточки секретарше Маечке, а он не участвовал в этом. Только однажды, ни на кого не глядя, Тимоша пробормотал:
– Всей правды мы никогда не узнаем…
Может быть, их начальник утратил свое влияние, стал невхож в кабинеты власти. Может быть, кабинеты эти уже захватили хозяева технологий на погибель проектным организациям по всей Москве.
Начальник практически стал невидим для коллектива, но ежедневные распоряжения откуда-то исходили. Они были частью хозяйственные, частью просто бессмысленные, и разносила их Маечка. Возможно, она же и генерировала эти распоряжения. Также, по умолчанию, Маечка контролировала соблюдение трудовой дисциплины. Единомышленницы ее (были такие среди сотрудниц) отлучались в рабочее время на спа-процедуры и по иным своим надобностям. Остальным позволялось чатиться в соцсетях, но только используя личные гаджеты. Чего не терпела Маечка, так это игры в преферанс, который в ее сознании ассоциировался с шефом Розкиндом. Жесткий стук каблуков возвещал о ее приближении; если стук прерывался, это значило, что она подкрадывается.
– Что я вижу! – взвывала Маечка. – Карты! Это беспрецедентно! Вы бы еще бордель открыли!
– Кто бы здесь про бордель говорил, – огрызался Розкинд.
Но Маечку нелегко было обескуражить.
– И конкретно про Розкинда будет доложено, – обещала она зловеще. – Скоро накроется этот ваш гей-клуб.