Тина и Тереза

Вскоре Джоан, извинившись, ушла к себе: она очень устала в дороге и хотела лечь спать. Переложив сонную Мелиссу к себе в постель, молодая женщина прижала ребенка к сердцу и заплакала. Сон не шел, тетушкины расспросы еще больше разбередили и без того давно не знавшую покоя душу. Джоан ни с кем не желала говорить о своем браке, даже думать не хотела. Это было слишком тяжело.

Джоан Россет, дочь рано овдовевшего состоятельного человека, росла жизнерадостной и своенравной. Ее нельзя было назвать красивой, но хорошенькой — вполне: пышные темно-каштановые волосы, карие глаза, нежный цвет лица, приятно округлые руки, шея и плечи. Она со всеми держалась запросто, всегда была весела и с пятнадцати лет кружила головы мужчинам. Отец не отдал дочь в пансион, и девочка выросла в двухэтажном колониального стиля особняке на берегу залива Сан-Франциско, в обществе часто сменяющихся гувернанток, каждая из которых вносила свою долю в сумятицу мыслей и знаний Джоан. Последняя из незадачливых воспитательниц была уволена, когда девочке исполнилось тринадцать лет, и с тех пор мисс Россет, предоставленная самой себе, делала, что хотела, благо отец часто уезжал по делам. В шестнадцать лет она имела много подруг из хороших семей, кучу светских поклонников — от мальчишек-ровесников до тридцатилетних холостых влиятельных господ, интересовалась платьями гораздо больше, чем книгами, ездила на балы и пикники, всячески развлекалась, мало задумываясь о смысле жизни, и мечтала о неземной любви — словом, была обыкновенной юной леди своего круга. За ней ухаживали многие, и многие ей нравились, но влюбленность, как правило, быстро проходила — почти что сразу после объяснения, во время которого очарованный поклонник обычно предлагал девушке руку и сердце. Джоан ни разу не встречала препятствий, не терпела поражений, и столь легко завоеванные крепости очень скоро становились неинтересны. Джон Россет слыл душой общества — в доме часто бывали гости, и Джоан, игравшая в таких случаях роль хозяйки, неизменно становилась королевой и главным украшением вечера. Отец гордился ею и любил тем сильнее, что Джоан напоминала ему рано умершую жену. Видя толпу женихов и радуясь успеху Джоан в обществе, он тем не менее не желал расставаться с дочерью: без нее большой, роскошный дом стал бы пустым.

Сама Джоан тоже пока не помышляла о замужестве. Но однажды в один из зимних вечеров, в день своего семнадцатилетия, она встретила человека, один единственный взгляд которого сразу ее заворожил. Этот человек не был в числе приглашенных, он случайно оказался в доме — принес отцу какой-то срочный пакет. Джоан встретилась с ним в вестибюле, куда вышла охладиться после танцев и поправить волосы. Этот человек, мелкий служащий в компании ее отца, не походил ни на кого из прежних знакомых мисс Россет. Он затмил всех тех, кто гораздо лучше одевался и по происхождению стоял на десять ступенек выше. Он был загадочно-красив и чем-то притягивал к себе, не так, как влечет тонкий запах незнакомых духов, а так, как манят непонятные звуки в ночи, как влекут входы темных пещер и неоткрытые земли. Она постаралась завладеть его вниманием, и он ответил холодноватой вежливостью, едва ли не на грани приличия. У него была необычная внешность и неизвестный девушке акцент: по-видимому, молодой человек не являлся коренным американцем. Джоан заговорила с ним, сказала, что у нее день рождения, и предложила выпить бокал шампанского. С удивлением глядя на хорошенькую девушку в белом шелковом платье и золотых украшениях, он попытался отказаться, но она настаивала. Сама сбегала наверх, принесла два бокала и блюдце с пирожными… Она болтала с ним, присев на край дивана, она не видела и не слышала ничего вокруг, не помнила ни об отце, ни о трех десятках гостей, толпившихся в гостиной; перед нею был только он — человек, внезапно возникший в ее жизни всего на один вечер, после чего исчезнет, вероятно, навсегда. Сердце Джоан дрогнуло, и она поклялась себе не допустить этого. Она пригласила бы незнакомца в гостиную, представила гостям, танцевала и говорила бы только с ним, но знала, что это невозможно. Он не согласится, да и отец вспылит, если узнает, что она беседует, как с равным, с каким-то ничтожеством, хотя этот юноша держался так, словно был выше по рождению и уму их всех вместе взятых — и Джоан, и Джона Россета, и гостей.

Остаток вечера девушка провела в лихорадочном волнении и затаенной печали, а пару часов спустя, забравшись в свою постель, наконец поняла, что безумно влюбилась.