Тина и Тереза

— Да, Айрин, ты права. К сожалению, или к счастью, я далеко не так романтична, как прежде. Видишь ли, сложно оставаться романтиком, решая насущные проблемы. Невозможно все сохранить, приходится чем-то жертвовать. Кто знает, если б у меня не было забот о доме, о Барни, о том, как бы заработать побольше, я бы осталась прежней. А может быть, истинные романтики как раз те, чьи чувства и отношение к миру как к чему-то доброму и светлому способны выживать в любых условиях. Кто знает, Айрин!

Ее голос звучал грустно, наверное, она только сейчас до конца поняла, что потеряла. Впрочем, это было неизбежно, разве не так?

— Еще я пришла позвать тебя к себе, — сказала она. Айрин не поняла.

— К себе?

— Да, в мастерскую. — И, не дав возразить, добавила:— Пойми, Айрин, вокруг меня чужие люди, ты станешь помогать мне… Поверь, ты мне очень нужна!

— Но я ничего не понимаю в делах, Тереза! Я могу шить, но не умею делать шляпки.

— Ерунда, научишься.

— Ас кем будут дети? Я не могу закрывать их одних, как ты — Барни.

— А раньше, когда ты работала на кухне?

— Мать присматривала.

— И сейчас присмотрит. — Айрин задумалась.

— Я, конечно, пошла бы, но Аллен…

— Опять, черт возьми, Аллен! Какое ему дело!

— Он мой муж.

Терезу всегда забавляло, с какой почтительностью и уважением Айрин произносит это слово.

— Хорошо, что у меня нет мужа! Кстати, раньше, когда ты работала на кухне, он не возражал.

— Тогда мы не были женаты, — серьезно ответила женщина.

Тереза расхохоталась.

— Ты меня поражаешь!

— Ты меня тоже, — задумчиво произнесла Айрин.

— Давай я поговорю с Алленом?

— Не стоит. Я сама. Да, Тереза, а ты была у Далласа?

Тереза помрачнела.

— Была.

— И что? — допытывалась Айрин.

— Он не ходит, даже не встает. Женщина смотрела на подругу.

— Я знала. Просто не говорила тебе.

— Почему? Думала, я не пойду? — Айрин пожала плечами.

— Кто знает! Потом сказала:

— Он ведь любил тебя, помнишь?

Тереза опустила глаза. Тени от длинных ресниц упали на смуглые щеки.

— Помню, — тихо сказала она. — А сейчас… У него были такие глаза, Айрин, точно он хочет умереть. Безнадежно-печальные, будто осеннее небо. Нам больно видеть друг друга. Он вспоминает, как было раньше, и я тоже. И мы оба знаем, что больше такое не повторится.

Айрин взяла ее за руку.

— Значит, ты тоже его любила? Тереза тяжело вздохнула.

— Не знаю. Может, я вообще неспособна любить. А Даллас — он особенный. Мне хотелось бы его любить всей душой, всем сердцем, потому что его не страшно полюбить.

— Не страшно? Это как?

— Он надежный. Не обидит, не разлюбит, не предаст. Такой он… был. Как мой отец.

И вдруг заплакала, потому что поняла, до конца осознала страшную вещь: ничего в этой жизни не повторится, и Даллас Шелдон не встанет с кровати, не придет к ней, Терезе, и они не побегут, взявшись за руки, по берегу океана. Его постель со временем превратится в смертное ложе, и до той поры не случится никаких перемен. А самое главное — она ничем не заполнит эту пустоту, никто не заменит ей Далласа и одной ей будет в сотню раз хуже, чем с ним, потому что, если она и любила кого-то, если любит или если ей доведется полюбить, то это был, есть и будет лишь один человек на земле. Это он, Даллас Шелдон. Тот, с кем ей быть не суждено.

Сильвия Шелдон стояла на пороге своего обветшавшего жилища и устало смотрела вдаль, на крыши домов, над которыми плыли в туманную бесконечность унылые серые облака.