Тина

«Совсем захаяла Кирилла. Хорошо хоть не в глаза. Мне бы самой провести с ним честный, спокойный, доверительный разговор», – подумала Жанна.

– Я привела Кириллу в пример всемирно известного шведского писателя, сценариста, режиссера Бергмана. Мол, его жизнь – сплошные взращенные фобии и закидоны. Другой бы на его месте – вроде тебя – давно бы спился, а его, как выражался сам автор «Земляничной поляны» и массы других всемирно известных произведений, спасало творчество, оно упорядочило ему мозги, и он сумел взять бразды жизни в свои руки.

«А ты? Тяжело проспиртованными мозгами шевелить? Ты же водкой сузил свои горизонты до предела. Даже великие идеи иногда разбивались о малые слабости. Вот и твои таланты перешли в область пустой болтовни. Тебе бы осуществить глубинное проникновение в свою неповторимую человеческую душу. В молодости не вышло, но есть же мудрость возраста. У тебя еще может быть будущее. Уйди от прошлого, не оглядывайся на него. Не упускай возможности сделать что-то полезное. Попробуй вспрыгнуть хотя бы в последний вагон, идущий в нужном направлении. Кто-то сказал, что мы сами являемся зрителями и потребителями самих себя». – Я так старалась, а Кирка и ухом не повел. Сказал только, изогнув губы, чем придал лицу презрительное выражение:

«Интеллектом давишь. Свое мнение навязываешь. Ход конем делаешь. Совмещаешь приятное с полезным советуешь. Удовольствие получаешь от своей эрудиции и меня заодно воспитываешь? Премного благодарен за совет. Ты меня с кем-то перепутала. Накладочка у тебя вышла. Не имел я удовольствия читать Бергмана. Ему, похоже, просто повезло. Ты ни о чем в своем рассказе не умолчала? Слишком тщательно подбираешь фразы. А я не привык скрывать свои чувства и эмоции, какими бы они ни были. Не получится мне, пропащему, примкнуть к счастливчикам. Не лежит моя душа к подобным сказкам. Не можешь ты войти в мое положение. Не созрела. Да и не создан я для перемен, и спорить с тобой не хочу. А знаешь почему? К сожалению, в спорах чаще всего побеждает не тот, кто прав, а талантливый демагог, который может ловко доказать, что белое – это черное и наоборот. Например, Гитлер был прекрасным демагогом».

Умел иногда Кир изощренно мстить своим обидчикам. Я, безусловно, взвилась:

«Ты на что это намекаешь? Давай, колись. Хватит паясничать, Не очень о себе воображай!»

А он – этот запредельный циник, пофигист и клоун – вскинул руку в пионерском салюте и говорит высокопарно:

«Рад тебе служить!»

И стал передо мной коленца выделывать, сам себя подхлестывая выкриками «Асса!» Аки черт извивался. Да… с ним особо не расслабишься. А наплясавшись, добавил примирительно и насмешливо, внимательно глядя мне в глаза:

«Не заводись, насчет Гитлера это я так, по дурости, к слову пришлось».

У меня после подобного «приветствия» с дурацким переплясом возникла мысль слинять, но Кир стал упрашивать меня понимать его не слишком буквально, и включить если не юмор, то хотя бы иронию. Потом отвел взгляд своих отекших глаз, прикрыл трудно поднимаемые веки и со вздохом сказал:

«Я не открещиваюсь от всего плохого, что сделал за свою жизнь. Много чего… привносил и не хотел вытягивать ситуацию. Напрасно ты хочешь убедить меня в том, что не все у меня потеряно, ищешь способы подхлестнуть мое самолюбие, пытаешься подбодрить меня, нажимая на «тайные» рычаги моего характера. Веришь, что приложу все силы, чтобы потрафить тебе? Ну как же, все твои потуги исполнены великого смысла, достойны восхищения! Но они из другого мира. И не старайся ко мне подобраться. Сдается мне, что ты так и не поняла меня ни на грош. Меня ты спросила, нужны ли мне твои старания, человеколюбивая ты моя? Твои предложения – чистое иезуитство. Устал я жить. И не заговаривай об искуплении. Все причитающееся мне я уже получил. Разреши мне руководствоваться своими собственными соображениями. Я останусь при своем, и будь что будет: безнадежность ли, смирение, неизбежность. Я чувствую… ее присутствие. Это у тебя мощный запас прочности и выносливости. Мне их не перепало».

«Опять ты об этом? «Прости меня, земля, что я тебя покинул». Очередной позыв к уже надоевшей откровенности? – возмутилась я. – Всех в некоторые моменты жизни угнетает неотвратимость смерти. Не зацикливайся на этой мысли. Рассматривай любую проблему разносторонне, широко и объемно, тогда станешь приходить к правильным выводам. А ты словно упираешься рогом в забор и ни туда, ни сюда. Может, там, наверху, все заранее известно и каждому отмерян срок, но чем заполнить интервал между рождением и смертью, зависит все-таки от собственного выбора. Не годами, а делами исчисляется срок жизни».