Тина

«Ох, и посчитаюсь я с тобой! Я тоже умею. Ты меня трогаешь, и я тебя трону. Долго терпел. Как и следует ожидать, о своих делишках ты не упоминаешь даже мельком. Раззадорила ты меня. Слышал я тут о тебе всякие были-небыли, близкие к тебе люди стукнули мне на тебя. Злые языки слушок о тебе пустили невнятный. Эти былины не заслонят тебя от меня. Хочу услышать правду из первых рук о причинах твоих разводов. Может, исповедуешься? Тебя не волнует, что в связи с этим могут всплыть некоторые пикантные подробности. Ха! Что скушала!? Не понравилось? Вот и мне не нравится, когда в душу лезут грязными ногами».

Я тут же ощутила комок в горле… Чуть не задохнулась. В глазах потемнело. Он будто между глаз мне врезал. О первой моей любви напомнил, паскудник. В грязной луже звезды не отражаются.

Видно не смог он отказать себе в удовольствии нагадить мне в душу. Стоял в полуоборота ко мне и с нарастающим злорадством следил за моей реакцией. Чувствую, белею и стекленею. Отвечаю ему сквозь зубы, мол, пробавляешься досужими толками?

И тут он отреагировал странным образом, будто на попятный пошел:

«Сорвался я, дурак, на неуклюжие обвинения как торговка базарная. Скочевряжилась моя душа, испоганилась. Надо было просто послать тебя в самых сильных выражениях и все… И все же не смей указывать мне, как жить, а то схлопочешь… чумовая баба!..»

От неожиданности я вобрала голову в плечи, словно и впрямь ожидала удара, – не удалось мне мгновенно принять обычный настороженно неприступный или безразличный вид – и взвизгнула удивленно:

«Я – чумовая?! Ни фига себе заявленьеце! Попридержи язык! Ишь, что затеял, куда тропочку повел, за живое решил зацепить? Чувствую изысканное издевательство. Положение алкаша сделало тебя недосягаемым для добра. Ловко орудуешь в пространстве собственного… тупого бесчеловечного сознания. Разочаровал ты меня, хотя я всегда подозревала тебя в чем-то подобном. Раньше втайне гадил, стыдясь, чтобы жизнь мне не казалась слишком пресной, а теперь в открытую? Ну-ну.

Я не святая, но очень брезгливая. Не разрушала я чужие семьи – не могла переступить через себя, – пони мала, что когда что-то разбиваешь, готовься за это заплатить. Ругала мужей за иждивенчество, но не винила их, за то, что мы расходились. Они хотели детей. Тебе не понять горя бездетной женщины. Не дрогнуло у тебя сердце отхлестать меня. Прямо спасу нет, какой добрый и чуткий. Наш пострел везде поспел… Напакостил в душу и пытаешься дать задний ход?

Тебе дети до лампочки, себя только любишь, – неожиданно для себя брякнула я видно с обиды. – Не вернуться тебе к себе прежнему, а, наверное, в далекие юные годы птицы пели, розы цвели в твоей душе. Я никогда не затрагивала твои беды от тебя не зависящие, щадила тебя, а ты…на мелочи не размениваешься, по самому больному бьешь… Тебе это, видно, что плюнуть. Держишь равнение на дружков? Я не отвечу тебе «взаимностью», промолчу для твоего же блага. И ты замолчи… от греха подальше, не привязывайся больше. Сегодня ты превзошел себя, хватит демонстрировать свои неограниченные возможности… в подлости.

Говорить с тобой что-то расхотелось. И вообще знаться с тобой больше не желаю. Завалил ты экзамен на порядочность. И прости-прощай мое к тебе благодушие, я умываю руки. Вот тебе мой ультиматум – предпочту обегать тебя за три километра с гаком, с большим гаком. Слышала от тебя, что ты не дурак, чтобы брать на себя ответственность за семью. А я взяла бы, да некого… Грозит он мне, гаденыш! Совсем крыша поехала! Сделай милость, уйди с моей дороги! Изыди!» – истерично заорала я. Нервная потому что.

Кирилл сразу стер с лица расслабленную, извиняющуюся улыбочку. А я смешалась и не договорила… Потом опять разошлась.

Жанна, ты же знаешь, чтобы успокоить нервы, надо или разозлиться или расплакаться. Взаимная тяжелая враждебность давила нас обоих, но он не уходил, а слушал молча и очень напряженно. Меня это удивило, я остановила поток слов, не понимая, отчего он застыл. Это несколько позже мне дошло, что у него прихватило сердце. Человеку со здоровым сердцем не понять больного.

Когда молчание мне стало совсем невмоготу, я снова подала голос. Мне надо было разрядиться. Я долго возмущалась, изливая свою злость и обиду, придирчиво следя за реакцией Кирилла. Думала, он быстро капитулирует под натиском моих слов. Он, правда, сначала опешил, но потом завелся: