Тине

Из-за трактира донесся стук колес, и Тинка, которая хихикала посреди площади с сыновьями лавочника из Ноттмарка, поглядывая на Тине и капеллана в окне школы, проворно отскочила, чтобы дать дорогу гаммельгоровским гнедым, которые неслись к дому Бэллингов, Картежники в трактире тоже повернулись.

— А, это сам, он всегда так погоняет, — сказал кузнец Кнуд, и все возобновили прерванную игру.

Стен-Толстяк весь в поту, задыхаясь, вылез из экипажа и, с трудом передвигая затекшие от долгого сидения ноги, поднялся на крыльцо школы.

— А у меня новости, — сказал он после того, как вошел, поздоровался со всеми за руку и сел. — К вам, друзья мои, назначили нового лесничего. Позавчера. По имени Берг. — С этими словами он протянул капеллану свежий номер «Берлингске тиденуе».

— Значит, не из Гростена назначили, — сказал Бэллинг.

— И хорошо сделали, — пояснила мадам Бэллинг. Капеллан прочитал вслух:

— «Имя X, Р. Берг, старший лейтенант запаса». Завязался спор, из каких он Бергов и кто он вообще такой.

— Может, из Граммовских? — предположил Бэллинг. — У них был в двадцать девятом году советник лесного управления…

Мадам тоже помнила того Берга. Но тот был родом из Коллинга…

— Очень была хорошая семья, — добавил Бэллинг.

Две крестьянки, сидевшие на углу стола, тоже завели шепотом разговор о старом советнике: им довелось обмывать госпожу советницу — а под головой у покойницы лежали ее Псалтырь и ее Библия… И крестьянки продолжали свой рассказ о том, как обряжали советницу, о похоронах, говорили, говорили, растрогались до слез и принялись вытирать глаза сложенными носовыми платочками, а та, что сидела посредине, продолжала макать крендельки мадам Бэллинг в кофе и поглощала их неторопливо, но упорно.

— Нет, родом он из Копенгагена, — объяснил Стен, получил из рук Тине чашку кофе, — и совсем еще молодой, как мне сообщили в полиции. Но уже женат, фрекен Бэллинг. — И Стен взял Тине за руку.

Тине, которая в присутствии капеллана отключалась от всего происходящего вокруг и вздрагивала, если кто-либо заговорит с ней, отвечала, встрепенувшись:

— Неужели? — таким тоном, что все рассмеялись.

Крестьянка, сидевшая посредине, наконец-то управилась со всеми крендельками и спокойно поставила чашку на стол.

Кучеру Стена подали стакан кофейного пунша прямо через окно, после чего он доставил новость в трактир. Игроки, раскрасневшиеся от жары и пунша, на свой лад прокомментировали событие:

— Наконец-то проведут аукцион после прежнего лесничего.

Впрочем, там и продавать почти нечего.

— А лошади-то? Они еще могут пригодиться как ломовые, — сказал кузнец.

У причетника встали из-за стола.

— Причетникова Тине по уши влюблена в нашего капеллана, — сказал своему кучеру Стен на обратном пути.

…Площадь понемногу пустела. Молодежь небольшими группками расходилась по домам.

Мадам Бэллинг громко крикнула Тине, что собирается к мадам Хенриксен обсудить новости, но ответа не получила. Тине стояла на церковном дворе, забившись в угол, и провожала глазами коляску капеллана, пока та не скрылась за изгородью.

Тогда Тине вернулась домой — достать песенник. За лето она записала в этой маленькой синей тетрадке так много песен. У себя в комнате она открыла тетрадь на той странице, где был записан «Рыцарь Огэ», тот самый, что взвалил «свой гроб себе на плечи». Стихотворение было переписано каллиграфическим почерком от первой до последней строчки.

На площади половые из трактира сражались в кегли, раздавались возгласы играющих в карты.

Со звоном колоколов вернулась домой мадам Бэллинг. Она ходила на кладбище проведать могилу старого советника. Стыдно глядеть, до чего запустила ее семья звонаря, она хоть крест обсадила левкоями.

Мало-помалу разбрелись по домам игроки, половые шептались на скамейке, а мадам Бэллинг и мадам Хенриксен сидели в белых чепцах, каждая перед своей дверью, и молча вязали.

Тине больше не различала буквы и села у окна. Вечер был прохладный и туманный. Из сада и с кладбища веяло ароматом цветов. Ясно слышался каждый звук, смех над полями, шорох кустов в «Райской аллее», за церковной оградой, где гуляли парочки.

На площадь выехала коляска и остановилась перед школой. Тине услышала голоса: разговор шел о новом лесничем.

— Да, — задумчиво сказала мадам Бэллинг, — соседями будем.

Коляска поехала дальше, и стук ее колес смолк вдали.

Мимо пролетела то ли летучая мышь, то ли сова; тихий вечер лег на поля и долы, только из «Райской аллеи» доносился негромкий треск кустов.

— Тине, — окликнула с крыльца мадам Бэллинг.

— Иду, мама, — вскочила Тине и достала платок, чтобы вытереть глаза.

— Доброй вам ночи, мадам Хенриксен, — опять донеслось с крыльца.

— И вам того желаю, мадам Бэллинг.

Одна за другой закрылись все двери.

Осенью прибыл новый лесничий, потом родился Херлуф, мальчик подрастал, зима проходила за зимой, лето за летом.