Тингль-Тангль

Леха взахлеб рассказывал об Интернете, считая его самым гениальным изобретением человечества. И никак не мог взять в толк, почему же Васька так к нему равнодушна.

Нет, Васька не была равнодушна к Интернету.

Она его ненавидела.

С ее крайней, редко встречающейся формой дислексии пялиться в экран монитора бесполезно. Все равно ничего не прочтешь, а если уж особенно сильно напряжешься, то разум выдаст тебе гору разрозненных паззлов, на каждом сантиметре поверхности, – только и всего.

Интернет-Леха потерян для нее навсегда.

А Бычок – вот он. Молчун, не склонный что ни секунду изрекать премудрости. К тому же Бычок занимался опасным делом, а опасные дела всегда привлекали Ваську, Благодаря Бычку она и сама втянулась в экстремальный спорт, обросла собственными новыми друзьями с ветром в голове и сноубордами подмышкой. С одним из них она даже закрутила роман, в то время как Бычок отправился на соревнования куда-то в Карелию. И уже подготовила небольшую речь, общий пафос которой сводился к «мы расстаемся». Речью Васька так и не воспользовалась – Бычок погиб.

Сломал себе шею – исполнение тройного сальто оказалось неудачным.

Гибель Бычка совпала по времени с открытием ресторана «Ноль за поведение».

Тогда новое место работы сестры мало волновало Ваську, кто мог знать, что через каких-нибудь три года и она окажется там.

Любая другая работа, кроме совсем уж бросовой (типа посудомойки, или дворника, или уборщицы, или сотрудника собачьего приюта), представляла для Васьки определенные сложности. Она не могла устроиться даже курьером: от курьера требовалась не только мобильность, исполнительность и хорошая память, но и умение ориентироваться в массе адресов, кабинетных табличек и телефонных номеров. При Васькинойредкой психологической особенности (как называла дислексию политкорректная Мика) это тоже было весьма проблематичным.

И когда Мика предложила ей поработать официанткой в «Ноле», Васька неожиданно для себя согласилась. Хотя и понимала, как это выглядит со стороны:

триумф паука.

Паук, не мытьем так катаньем, добился своего: он стал нужным Ваське.

Трудно представить что-либо более ужасное, чем этот скорбный факт.

И вот теперь чудесная птица Кетцаль, за спиной которой сидит Васька, спрашивает: не сука ли ее сестра?

Долго, слишком долго Васька обдумывала ответ.

– Она не сука. Она – ведьма…

* * *

…Когда у нее возникла мысль убить Мику?

После секса с Ямакаси.

Самого первого секса, в тот вечер, в ту ночь, когда Ямакаси впервые появился в мастерской и повесил свой тощий рюкзак на гипсовое стремя лошади Рокоссовского.

– Сейчас или потом? – спросил он.

– Что? – не поняла Васька.

– Когда будем трахаться – сейчас или потом?

С предложениями перепихнуться Васька сталкивалась едва ли не ежедневно. И, в зависимости от обстоятельств, а также от личности сделавшего предложение либо сразу давала в морду (устраняя возможные разночтения), либо меланхолично ссылалась на вагинальный кандидоз. Последний аргумент, как правило, срабатывал безотказно.

Но в случае с Ямакаси все вышло совеем по-другому.

Во-первых, он был птицей. И не просто птицей, каких миллионы и миллионы, – птицей Кетцаль. С гладкой, как эмаль, кожей. С блестящими, как перья, татуировками. В вопросе птицы не было ничего пошлого, ничего оскорбительного, напротив – он был таким же невинным и простодушным, как недавние терракотовые рассуждения об убийстве.

Разве можно сердиться на птицу?

– Как хочешь, – сказала Васька.

– А ты сама-то хочешь?

Хочет ли она? Не то чтобы очень, но… Его тело умеет летать. В его теле нет ни одного изъяна, во всяком случае, в той его части, что находится на поверхности. Что не скрыта жилеткой и легкими полотняными брюками. Васькина память всегда была избирательна: события последнего времени часто стираются или сбиваются в один маловразумительный ком. Но она хорошо помнит себя пятилетней, в волнах Красного моря, поблизости – коралловый риф, тогда он показался ей огромным. Коралловый риф безумно нравится Ваське, но настоящий шок она испытывает, когда ныряет под воду. Риф – не мертвая крепость (вид сверху), а самый настоящий живой сад, полный восхитительных, никогда не виданных цветов. Цветы поворачивают к ней свои головки, между цветами снуют рыбы – пятилетняя Васька потрясена.

Подводная часть рифа «Ямакаси» все еще скрыта от глаз, но у Васьки, которой почти двадцать, учащенно бьется сердце:

ее ждут великие открытия.

– У тебя забавные сандалии, Ямакаси.

– Эспарденьяс? – Ямакаси как раз занят сбрасыванием сандалий с ног.

– Что такое эспарденьяс?

– Эспарденьяс – так они называются. Национальная обувь… испанская по-моему. Говорят, даже Папа Римский каждый год заказывает себе одну пару эспарденьяс.

– Ты снял их с Папы Римского? – пробует пошутить Васька. Ничего не получается.

– Снял, но не с папы.

– Ты был в Испании?..