Тёмная ночь

4. Третье свойство таково: хотя душа идет, не опираясь ни на какой отдельный внутренний свет разума и ни на какого внешнего вожатого, чтобы получить удовлетворение от него на этом высоком пути, ибо мрак лишил ее всего этого, но тем не менее в это время горит только любовь, заставляя сердце добиваться Возлюбленного, и она ведет душу, движет ее и заставляет лететь к своему Богу путем одиночества, не знающую, как или каким образом.

5. Далее следует строка:

Ночною тьмой хранима.

На этом все сохранившиеся рукописи обрываются.

ПОЭЗИЯ

ИСТОЧНИК [86]

Как сладостно мне знать источник, бегущий

во тьме этой ночи!

Сей вечный источник от взора таится,

но знаю я дол, где он тихо струится

во тьме этой ночи.

В ночи этой темной, что жизнью зовется,

блажен тот, кто с верой сей влаги коснется,

во тьме этой ночи.

Начало берут в нем все сущие реки,

его же начала не сыщешь вовеки

во тьме этой ночи.

Собой красоту затмевая любую,

он поит небесную твердь и земную

во тьме этой ночи.

Текут его воды, исполнясь прохлады,

и нет им предела, и нет им преграды

во тьме этой ночи.

Хрусталь этих вод никогда не затмится,

но свет всей земле в них от века родится

во тьме этой ночи.

Чисты и светлы, орошают те воды

и землю, и ад, и небесные своды

во тьме этой ночи.

Великий поток сей источник рождает,

и он, всемогущий, препоны сметает

во тьме этой ночи.

В нем облик троих, воедино слиянный,

и каждый сияет, другим осиянный

во тьме этой ночи.

Сей вечный источник от взора таится,

но в хлеб животворный для нас превратится

во тьме этой ночи.

Тот хлеб вечносущий питает созданья,

их глад утоляя во мраке страданья,

во тьме этой ночи.

И вечный источник, без коего стражду,

сим хлебом живым утолит мою жажду

во тьме этой ночи.

ОГОНЬ ЖИВОЙ ЛЮБОВИ [87]

Огонь живой любови,

как сладостно ты ранишь

меня до глуби сердца сокровенной!

Ты не угаснешь боле,

сиять ты не устанешь —

сожги преграду к встрече вожделенной!

О счастие ожога!

О раны той отрада!

О ласковой руки прикосновенье —

ты к вечности дорога,

и всех долгов уплата,

и смерть, и смерти в жизнь преображенье!

О, светочи живые!

Безмерное сиянье,

что чувств глубины темные омыло,

до той поры слепые;

и радостною данью —

своим теплом и светом одарило!

Так нежно и смиренно

зажегшийся в сознанье,

лишь ты, огонь, в нем тайно обитаешь...

В душе моей блаженной

живет твое дыханье,

и ты меня любовью наполняешь!

НА РЕКАХ ВАВИЛОНСКИХ [88]

Здесь, на реках вавилонских,

ныне сижу и рыдаю,

землю изгнанья слезами

я что ни день орошаю.

Здесь, о Сион мой, с любовью

я о тебе вспоминаю

и чем блаженнее память,

тем я сильнее страдаю.

Снял я одежды веселья,

ризу скорбей надеваю,

ныне повесил на вербу

арфу, на коей играю;

мне ж остается надежда,

что на Тебя возлагаю.

Ранен любовью, в разлуке

с сердцем своим пребываю

и, умоляя о смерти,

руки к Тебе простираю.

Бросился я в это пламя —

жгучий огонь его знаю

и, уподобившись птице,

в этом огне погибаю.

Я, умерев в своем сердце,

только в Тебе оживаю,

ради Тебя умирая,

ради Тебя воскресаю;

в воспоминаньях теряю

жизнь, и ее обретаю.

Жизнью своей убиваем,

я всякий день умираю,

ибо она разлучает

с Тем, кого я призываю.

Радуются иноземцы,

что в их плену изнываю

и на их тщетную радость

я безучастно взираю.

Просят они моих песен,

что о Сионе слагаю:

«Спой, — говорят — гимн Сиона!»

Я же, скорбя, отвечаю:

«Как же в долине изгнанья,

плача по отчему краю,

буду петь песни веселья,

в коих Сион прославляю?»

Радость чужую отверг я,

верность своей сохраняю.

Пусть онемеет язык мой,

коим тебя воспеваю,

если тебя я забуду

здесь, где в плену пребываю,

если на хлеб Вавилона

я свой Сион променяю.

Пусть я утрачу десницу,

ту, что к груди прижимаю,

если тебя я не вспомню

с каждым глотком, что вкушаю,

если отпраздновать праздник

я без тебя пожелаю.

Горе, о дщерь Вавилона,

гибель тебе возвещаю!

Будет прославлен вовеки

Тот, к Кому ныне взываю,

Тот, Кто вернет тебе кару,

что от тебя принимаю!

Пусть соберет Он сих малых,

ибо в плену уповаю

я на твердыню Христову

и Вавилон покидаю.

Debetur soli gloria vera Deo.

(Истинная слава подобает только Богу, лат.)

Жаждой охваченный странной...

Жаждой охваченный странной,

ждал я заветного срока —

и полетел я высоко,

цели достиг я желанной!

Я так высоко поднялся,

этим восторгом влекомый,

что в вышине незнакомой

я навсегда потерялся.

Вот он, тот миг долгожданный!

Я все летел одиноко

в этой любви — и высоко

цели достиг я желанной!

Выше! Но взор мой в полете

был ослеплен на мгновенье —

так и настиг я в затменье

цель, словно дичь на охоте.

Слепо, с любовью той странной

в сумрак шагнул я глубоко

и, оказавшись высоко,

цели достиг я желанной!

Я так легко поднимался

вверх — есть ли участь блаженней? —

и становился смиренней,

и все сильней умалялся.

Рек я в борьбе неустанной:

«Кто же достигнет истока?» —

и полетел я высоко,

цели достиг я желанной!

Дивный полет мой вмещает

разных полетов так много —

ведь уповавший на Бога

то, что искал, обретает.

С этой надеждою странной