Тёмная поэзия

Одинокая башня средь древних руин
И дремучего, чёрного леса
Озирает далёкие плечи равнин,
Венцом шпилей пронзив свод небесный.
В её сводах, укутавшись в плащ у огня,
Я смотрю на ползучие тени,
Что скользят по стенам, завлекая меня,
Посетить вновь чертог сновидений

Тени рыщут, снуют, круговерть на столах,

Словно кобольды в свете лампады,
И пленённый мной в зеркале радужный сильф
Домовым вновь поёт серенады.
В моей правой руке горит пламенный шар:
В нём мелькают, что духи, виденья,
И летит вслед за ними сознание совой,
Среди звёзд обретая забвение.

Там за лесом, на ярмарке буйствует жизнь:

Пляшет шут под весёлую лиру,
Льётся пиво рекой, исполняя каприз
Молодого, но гордого сира.
Все блаженно слепы, и не ведают тайн,
Что сокрыло от них мироздание
Карнавал без конца, где рожденье и смерть
Отданы всем богам на закланье.

Я же слышу в грозе, сидя здесь, наверху,

Рёв виверн и крылатых драконов,
И зовущий подняться за ним в вышину
Горный клич воспаривших грифонов,
Плач обиженной фавнами нимфы у пня,
Слёзы чьи превращаются в камни.
Злобный северный ветер ворваться спешит
В растворённые слугами ставни.

Плащ скользит с плеч на пол. Что ж, умею и я,

Когда скучно, порой, развлекаться,
И Меркурий уже навестил Второй Дом —
Это значит пора выдвигаться.
Блеск каминных углей отразился в глазах,
Пауком пальцы льнут вновь к кинжалу,
И бежит струйкой в чашу мне верная жизнь,
Посреди ритуального зала.

Горы книг, манускриптов и чёрный алмаз,

Что принёс из иных измерений,
И разивших кошмарных чудовищ не раз
Меч ушедших во тьму поколений
Затряслись в лихорадке, свидетелем став,
Как исчёз их гротескный хозяин.
Тотчас вой, раскатившись над лесом, призвал
Примкнуть к хищной и призрачной стае.

Приземлившись у края моста, за ручьём,

Вновь приму человеческий облик:
Борода до колен многомудро седа —
Не подточит здесь носа и гоблин.
Но дубового посоха праведный стук
По блестящей, чернеющей гальке
Распустил средь горгулий очнувшихся слух
Вереща, они шепчут вновь байки:

«Посетил нас, смотрите, отшельник седой

Вещий Гвидо, дружище наш, травник!
Прозябающий в хижине ветхой лесной
Хитрых бесов сведущий наставник.
Голод, мор, пир чумы, иль коль сам Сатана
Вдруг нашлёт на округу напасти,
Он как с посохом призрак из шторма придёт,
Отразить в роковой час ненастья!».

Поднят перст вверх, и стража вложила мечи,

Уступает мне место магистр.
Рыцарь горд, но в душе его в бездну скользит
Страх с презрением, смешанный вихрь.
Рад правитель, завидев лохмотья и взгляд,
Изгоняющий хворь и страданья:
Плачут скрипки, да звонко шалмеи гудят
Средь застывших в дворце изваяний.

Властен, блеск его княжеских глаз

Отражает луны лик в колодце.
Кубок с пламенем сизым предложен мне был:
В нём сокрыто полночное солнце.
«Проходи, друг, займи своё место скамьи,
Коль покой вновь решил наш нарушить.
Ты лечил моё грешное тело не раз
Дай и мне излечить твою душу».

Что летучая мышь из-под мантии тьмы

Ко мне льнёт древних пакостей жрица;
Хоть я пьян, с виду дряхл, лет пятьсот с ней не был,
Но нам нужно из виду укрыться.
Незаметно покину всех, злой нетопырь
Взгромоздит тело старца на спину
Город катится в сон, за столом дремлет сир,
И средь утренней зорьки я сгину.

Огни ярмарки, ласки девицы хмельной

Истощили бессмертные силы,
Но спешит ко мне с пузырьком горный тролль
Пробил час, чтоб испить эликсира.
Вещий Гвидо-старик вновь в избушке умрёт:
К праху прах – это горечь полыни;
В башню, ввысь к облакам воспарю вновь один,
Вверив смертным тоску и уныние.

Ветер-странник шальной и бег считанных лет

Разметают лесную лачугу,
Тело новое вновь из эфира соткут,
Мир циклично вращая по кругу.
Одинокая башня незримо в глуши
Охраняет покой мироздания,
В ней я, мастер и разум извечный её
Копит всеми забытые знания.