Тёмная поэзия

И сладко укрыться от мира,

От трубного клика, зовущего нас,

От вещих ушей, от всевидящих глаз.

Как заяц, петляя, запутал свой путь,

И в месте глухом и безвестном,

К стволу привалившись, решил отдохнуть.

Вдруг пением птицы чудесным,

Пленен, очарован! Усталость забыв,

Он ловит нежнейший и грустный мотив.

Вот – птица поет на терновом кусте,

Лазурным блестя опереньем,

Напев ее – злато в текучей воде,

Томительный, сладкий и древний,

Что Ева певала в суровых ночах,

Баюкая Каина в нежных руках.

– О дивная птица, мне голос твой мил

И грусть мне старинная внятна.

Объял меня холод священных могил

И нет мне дороги обратно!

Со светлой мольбою, с слезами в очах,

Подходит смиренно отступник-монах.

– О, если бы в клетке унесть золотой

Тебя потаенной тропою,

Чтоб вечно терзался мой разум больной

Тоскующей песней родною,

Чтоб сердце, пронзенное болью твоей,

Пылало огнем до скончания дней!

Качнулися ветки – отпрянул монах! -

И юноша вышел из мрака.

Как лен, его кудри лежат на плечах

И губы пунцовее мака.

Насмешливый сумрак в янтарных очах,

И лук за плечами, и лютня в руках.

С медовой улыбкою речь он ведет:

– О чем ты просил безутешно?

Кому ты молился меж древних болот?

Кто внемлет душе твоей грешной?

– Готов я и душу тому подарить,

Кто сможет мне птицу мою изловить!

– Всего-то за душу? Извольте, мой друг!

Тут мигом с плеча он снимает

На диво изогнутый тисовый лук

И ладит стрелу, напевая.

И коротко свистнув, умчалась стрела,

Певунье лесной перебила крыла.

И с криком упала она, трепеща,

В терновник густой и колючий.

Лицо прикрывая полою плаща,

Осенней угрюмее тучи,

Смущенный и бледный отступник стоял.

А юный стрелок, усмехаясь, сказал:

Ну что ж, получил ты игрушку свою?

Сломалась – не я тут виновник.

А мне – получить бы обратно стрелу,

Ступай-ка, дружище, в терновник!

И в сердце тернового злого куста

Забрался отступник. Черна и густа

Трава под завесою хищных ветвей,

Где птица пищит еле-еле.

– Послушай-ка песенку повеселей,

Таких тебе сроду не пели! -

Так молвил таинственный житель лесной

И лютни коснулся искусной рукой.

О чудо! Лишь струнный просыпался звон –

Веселье объяло монаха.

Он хлопнул в ладоши, свалился ничком,

Подпрыгнул в колючках без страха,

И дикая, страшная пляска пошла –

Ведь песня куда как была весела!

Как демон в руинах, плясал он в кусте –

Легко, одержимо, безумно.

Все громче, безудержней и веселей

Звенели жестокие струны.

А терн кровожадный когтил плясуна

И жизнью упился его допьяна.

Оплел его куст, обнимал и манил,

Терзая свирепой любовью.

Стрелка о пощаде он тщетно молил,

Давяся и смехом, и кровью -

Все музыке адской покорен монах,

Как нетопырь, бьется в кровавых шипах.

И вдруг, покачнувшись, упал, не дыша,

На черные травы густые,

И, тело покинув, помчалась душа

В угрюмые крепи лесные.

И пышных кустов колыхался навес,

Где юный стрелок, засмеявшись, исчез.

Прекрасен осенний пылающий лес

В пурпурных объятьях заката!

Жилище запретных и древних чудес,

Кипит он расплавленным златом.

Там сумрак ветвистый и черен, и густ,

И жарок, и ал там терновника куст.

Sophia. Подвиг короля Артура

Проникли слухи в Камелот –

На пустоши, в кольце болот

Огромный поселился кот,

Свирепый и голодный.

И всяк оттуда прочь бежит,

И уж не встретишь ни души

В закатной розовой тиши,

Иль на заре холодной.

Король сказал: "Огромный кот!

Охвачен ужасом народ.

А ну – как он кого сожрет!

Чудовище сражу я!"

Гиневра молвила с тоской:

"Кот – зверь полночный, колдовской,

Легко расстаться с головой,

С исчадьем тьмы воюя!"

Но, осердясь, король вскричал:

"Ужель я старой бабой стал?

Ужель не воин я? – вскричал. -

Седлайте вороного!"

Конь вмиг оседлан был. И вот –

Король оставил Камелот,

И солнце-призрак слезы льет

В когтях ненастья злого.

Ступает гордо вороной,

Щит у Артура за спиной,

Копье под правою рукой,

И грозен меч тяжелый.

В верхушках сосен – ветра стон,

Затянут мраком небосклон,

Ведет дорога под уклон,

В синеющие долы.

Вот пустошь – облако плывет

Над мертвым зеркалом болот.

Ну, где же ты, ужасный кот,

Где рыщешь тенью черной?

И зверь ночной пред ним возник,

Потряс болота гневный рык,

Кот-великан, пятнист и дик,

Как уж в воде, проворный.

Конь на дыбы, всхрапнувши, встал,

Король из ножен меч достал,

"Пришел конец тебе, вскричал, -

Артур перед тобою!

Давай, сразимся же скорей,

Клянуся кровью королей –

Рябою шкурою твоей

Я скакуна покрою!"

Но медлит прыгать зверь-колдун,

Глаза желтее спелых лун –

Колодцы древних, тайных дум

В Артура он вперяет.

Пускает искры, и шипит,

И говорит, и говорит,

Вьет кружева, урчит, хитрит,

Хребтину выгибает.

"Зачем покинул ты, зачем,

Родные камни древних стен,

Ведь все под солнцем – ложь и тлен,

И тщетны все старанья.

Гиневра нынче весела –

Ведь любят рыцари Стола

Хозяйку утешать, когда

Артур на поле брани.

О кто найдет твои следы,

Восславит ратные труды,

То – привиденья и мечты,

То – яд, текущий в жилах!

Прошли века, забыл народ,

Где он стоял, твой Камелот,

А имя короля живет

В одних преданьях лживых…"

Король задумался. Легла

Морщина поперек чела.

Впервые стала тяжела

Ему златая ноша.

Роняет меч, снимает шлем,

С коня сошедши, тих и нем,

Он понял – все под солнцем тлен,

Он понял – жребий брошен.

И обнял он кота, и с ним

Пошел, тревогою гоним,