Тёмное пророчество

Удивленный стражник повернулся к нему. Мне казалось, что по инструкции он должен был тут же доложить о нарушителе начальству, но ведь ему задали вопрос. Не ответить значило поступить невоспитанно.

– Замечательно. – Стражник никак не мог выбрать между дружелюбной улыбкой и устрашающим взглядом. Его рот кривился так, что создавалось ощущение, будто блеммия качает пресс. – Не думаю, что вам сюда можно.

– Правда? – Лео продолжал идти вперед. – Спасибо!

– Пожалуйста. А теперь, будьте добры, поднимите руки.

– Вот так? – Руки Лео воспламенились, и он ткнул ими прямо в лицо на груди блеммии.

Стражник зашатался, закашлялся от дыма, захлопал огромными, как пальмовые листья, ресницами. И нащупал кнопку микрофона на гарнитуре.

– Двенадцатый пост, – прохрипел он. – У меня…

Мэг полоснула его золотыми мечами по животу, оставив от блеммии лишь кучку желтого праха и оплавленную гарнитуру.

Из крохотного динамика раздался голос:

– Пост двенадцать, пожалуйста, повторите.

Я схватил гарнитуру. Особого желания надевать на себя что-то, побывавшее в подмышке блеммии, у меня не было, но я поднес гарнитуру к уху и сказал в микрофон:

– Ложная тревога. Все тик-топ. Спасибо.

– Пожалуйста, – ответил голос из динамика. – Будьте добры, сегодняшний пароль.

– Да, конечно. Пароль сегодня… – Я бросил микрофон на пол и раздавил его ногой.

Мэг уставилась на меня.

– Все тик-топ?!

– Мне показалось, это в духе блеммий.

– Ты даже сказал неправильно! Тип-топ!

– Надо же: девчонка, которая говорит «божский», меня поправляет!

– Ребята, – сказал Лео. – Покараульте, пока я займусь замком. За этой дверью наверняка что-то важное.

Я стоял на страже, пока он открывал замок. Мэг, которая приказов не любила, отошла назад, присела и стала собирать ростки чиа, которые рассыпала, когда схватилась за мечи.

– Мэг, – позвал я.

– Чего?

– Что ты делаешь?

– Собираю чиа.

– Это я вижу, но… – я чуть было не сказал «Это же просто ростки».

Тут я вспомнил, как однажды сказал нечто подобное Деметре. Богиня прокляла меня, и все вещи, которые я надевал, тут же прорастали и цвели. Хуже всего на свете, когда у тебя на хлопковом белье вздуваются настоящие шарики хлопка с ветками, ростками, семенами прямо возле твоего… Ну, вы поняли.

Мэг собрала последние ростки. Одним из мечей она раздолбила сланец на полу и в эту трещину осторожно посадила чиа, а затем полила их, выжав свою мокрую юбку.

Я завороженно наблюдал, как маленький пучок зелени стал гуще и разросся так, что по полу пошли новые трещины. Кто бы мог подумать, что чиа окажутся такими сильными.

– В моей руке им больше не выжить, – твердо сказала Мэг, поднимаясь на ноги. – Все живое заслуживает шанса вырасти.

Мою смертную часть – Лестера – эта мысль очаровала. А вот Аполлон не мог полностью разделить этого восхищения. За прошедшие столетия я встречал много живых существ, которые не заслуживали или не могли вырасти. Некоторые из них погибли от моей руки…

Однако я подозревал, что Мэг говорит о себе. На ее долю выпало ужасное детство: смерть отца, жестокость Нерона, который отравил ей разум, а себя самого заставил считать одновременно добрым отчимом и страшным Зверем. И все-таки Мэг выжила. Я понял, что она чувствует себя так же, как эти крохотные стебельки с невероятно сильными корнями.

– Да! – воскликнул Лео.

Замок щелкнул. Дверь в хранилище открылась. Лео повернулся и, улыбаясь, спросил:

– Кто молодец?

– Я? – предположил я, но мой пыл быстро угас. – Ты ведь не про меня говорил, да?

Лео ничего не ответил и вошел в комнату.

Я последовал за ним. И тут же испытал сильное и неприятное чувство дежавю. За дверью был круглый зал, по стенам которого шли забранные стеклом камеры, совсем как на императорской арене в зоопарке. Только здесь вместо животных в клетках сидели люди.

Я едва дышал от ужаса.

В клетке слева от нас, забившись в угол, на меня смотрели два крайне истощенных мальчика-подростка, одетых в лохмотья. Вокруг их выступающих ключиц и ребер пролегли глубокие тени.

В следующей камере из угла в угол, как ягуар, ходила девушка в серой камуфляжной одежде. У нее были серебристые волосы до плеч, хотя на вид ей нельзя было дать больше пятнадцати. Судя по настрою и ярости, это была одна из Охотниц Артемиды. Увидев меня, она решительно подошла к стеклу, ударила в него кулаками и что-то сердито закричала, но стекло заглушало ее голос, и слов я не разобрал.

Всего клеток было шесть – и ни одной пустой. В центре комнаты был установлен металлический столб с железными крюками и цепями – к таким приковывали рабов для осмотра перед продажей.

– Madre de los dioses[25], – пробормотал Лео.

Мне показалось, что у меня в колчане завибрировала Стрела Додоны. Но нет, это я трясся от гнева.

Я всегда презирал рабство. Отчасти из-за того, что Зевс уже дважды превращал меня в смертного и отдавал в рабство людским царям. Самое поэтичное описание того, что я пережил? Это было паршиво.