буфете, гостинице «Мир», портерной Пузатого, а
околоточному приказали недозволенную игру не
замечать.
Но Гирин догадывался, в чём тут дело. Сам
слышал, как Малинин, в ответ на благодарности
Кацмана за спасение от гнева всемогущего
барышника Ильюшина, сказал:
- Мне, Миша, от тебя ничего не надо. А вот
один мой хороший знакомый тобой очень
интересуется. Ты уж постарайся быть ему
полезным, в накладе не останешься. Зовут его
Константином Гавриловичем.
Среди знакомых Малинина был только один
Константин Гаврилович - начальник управления
Московской сыскной полиции Муравьёв...
- Эх, умеют же люди устраиваться, -
завистливо вздохнул круглолицый и румяный
53
молодой извозчик. - Сиди весь день в трактире, да
чаи гоняй. Одна забота - выигранные деньги со
своих пристяжных собирать. Не жизнь, а малина.
- Молчи, дура некованая, - беззлобно
осадил его Нефёд. - Ты бы, Петька, на месте
Михал
Абрамыча
враз
прогорел.
За
помощниками, всеми этими Лёвами и Зямами,
глаз да глаз нужен. Без знакомых знающих, опять
же, не обойдёшься. И побегать приходится. Видел
я сегодня, как он в буфет примчался. Весь в мыле!
А потом в «Мир» побежал, в портерную...
Гирин насторожился:
- Никак случилось что?
- Видать, сведения верные получил, что
кочергинская Зима Большой Московский приз
всенепременно возьмёт. Сам посуди. С утра у всех
букмекеров на неё рубль к четырём принимали, а
сейчас... Кеша! Ты хотел, кажись, Зиму сыграть?
Коренастый угрюмый бородач проворчал:
- Хотел, да раздумал. Велик навар: за рупь -
получить рупь двадцать.
- Сколько?! - изумился Гирин. - Неужели
пять к шести Зима идёт?
Кеша молча кивнул.
- А Витязь? - продолжал расспрашивать
Гирин.
- С утра был два к трём, а сейчас один к
десяти. Это, видать, после того как Михал
Абрамыч газету почитал, - бородачь достал из
кармана синего халата мятый номер «Новостей
54
дня» и по слогам стал читать. - «
неграмотные, газеты на самокрутки переводите. А
жиды их кажное утро читают, чтобы русский люд
ловчее дурить было.
Конечно, газеты сила большая. Но почему-
то Семёну не верилось, что именно после
бегового прогноза напечатанного в одной из них
Кацман столь сильно изменил ставки. Нефёд
Круглов окончательно убедил его в этом:
- Тебя, Кеша, послушать, так во всём евреи
виноваты. Они и царя-батюшку убили, и цены на
сено подняли, и холеру разносят. Анфиска-
пирожница тебе не даёт, так и это их козни.
Извозчики дружно рассмеялись. Разбитная
рыжая Анфиса, торгующая пирогами на площади,
не отказывала никому из них. А вот Кешу она
почему-то к себе не подпускала.
- Не в газете тут дело, - продолжал Нефёд. -
Сказывают к Михал Абрамычу из «Перепутья»
прибегал этот ... ну косматый такой, очкастый.
Пошептались они о чем-то и Кацман, даже чай не
допил, кинулся своим пристяжным указания
давать.
55
Семён понял, что речь идёт о букмекере из
трактира «Перепутье» вечном студенте Алексее
Балясине, больше известном играющей публике
как Лёха Курносый.
Трактир «Перепутье», как и всегда в разгар
бегового и скакового сезонов, был переполнен:
наездники, жокеи, конюхи, «жучки», игроки...
Половой Кузьма сокрушённо развел руками:
- Вы уж извините, Семён Петрович, занят
ваш постоянный столик-с. Скаковые гуляют-с.
- А кто? - поинтересовался Гирин.
- Ильенковские-с, - сказал половой, имея в
виду служащих призовой конюшни известных
харьковских коннозаводчиков, братьев Ильенко. -
Ихняя кобыла-с вчера Большой трёхлетний приз
взяла. Вот они и празднуют-с. Да вы не извольте
беспокоиться. Я вам сей момент местечко найду.
Вам любая компания всегда рада.
- Не надо. Я на минутку. Курносый здесь?
- Нет-с. Он попозже будет.
- С чего это ему в такой день на месте не
сидится?
Половой замялся, отвёл глаза в сторону.
- Ты, Кузьма, не темни. Знаешь, за нами с
Алексеем Васильевичем никогда не пропадёт.
Оглянувшись по сторонам и убедившись,
что их не подслушивают, Кузьма зашептал:
56
-
Сведения наиважнейшие Курносый
разведал. Вот и побежал торговать ими. Дело,
значить, было так...
... После утренней проездки заглянул в
трактир наездник Полянский. Как обычно, сидел
один. Неторопливо пил чай с монпансье. Потом к
его столу подошёл какой-то седой барин. Раньше
в «Перепутье» он никогда не появлялся. Не
спрашивая разрешения присел и, что-то тихо
сказал. Полянский сразу обрадовался, заулыбался.