Тёмный гном

Он шустро разместил во впадинах барельефа мешки с огнедаром. Почти половину из того, что у него было: пять мешочков размеров с детский кулачок. Сплел фитили в косицу и пустил по террасе. Наклонившись над концом, он быстрыми движением поджег его. Шипя и стреляя искрами по пропитанному маслу льняному шнурку побежал огонек. Шмиттельварденгроу акробатом нырнул вниз — веревка лишь едва замедлила его падение. Он перевернулся через голову, грохнув своим снаряжением о каменные плиты, и рванул прочь в поисках укрытия. И никто даже не стал дожидаться его «Ложись!». Люди брызнули в разные стороны, словно тараканы под метлой, и к тому моменту, как огонек достиг первого мешочка, площадь полностью опустела.

Глухо бухнуло. С треском и хрустом брызнули осколки кирпича и камни, над башней поднялся столб белесого дыма вперемешку с пылью. Шмиттельварденгроу вылез из-за разрушенной стены, поковырялся мизинцем в ухе и довольно ухмыльнулся: теперь, когда дым рассеялся на месте розы образовался черный провал.

— А было красиво! — заявил Героним, появившись по соседству. — Варвар!

— Хе! — хмыкнул цверг и подошел к башне. Чувство победы окрыляла. И все равно, он оказался там позже, чем Хорас и Тараил. Паладины взобрались по уцелевшей веревке на террасу, сейчас засыпанную строительным мусором, и заглядывали в образовавшийся провал.

Цверг протиснулся мимо них и увидел деревянную лестницу, винтом уходившую вниз. Верхние ее секции были разрушены взрывом, но дальше вниз она была целой. Командор повернулся к Шмиттельварденгроу. На лице человека обозначилось некое подобие улыбки.

— А ты молодец, гноме!

Это было тяжело признать, но Шмиттельварденгроу чувствовал, как его распирает от гордости. И перед кем? Перед извечным врагом. Правда, теперь на это было наплевать.

6.

Дараван Одиннадцатый покинул свой шатер и предстал перед выстроившимся боевым порядком войском. Вперед находилась тяжелая панцирная пехота Мариуса, набранная из торгмарских горожан. Они вооружились длинными пиками и обвешалась железом: тяжелыми выпуклыми кирасами, стальными шлемами с широкими покатыми полями, защищавшими от рубящих верхних ударов. Из-под доспехов свешивались длинные кольчужные юбки.

На флангах находилась кавалерия: рыцарская и баронская. Ополчение, набранное из вассалов. Королевская стража и паладины остались в резерве, чтобы вступить в бой свежими силами в самый необходимый момент. За пехотой бушевало море герцогских наемников, ополчения: легкая пехота и конница из Дриама, лучники западных пределов. Кроме них отряды арбалетчиков, поддержанные пешими мечниками, оседлали вершины окрестных холмов, готовые, ежели что засыпать тяжелыми болтами наступающие силы противники. Над войском гордо реяли многочисленные стяги.

От количества цветов рябило глаза, и король устало потер переносицу. Этой ночью выспаться не удалось. Тем не менее, он, подъехав на здоровенном вороном мерине, поднял руку в приветствии. Позолоченные доспехи, укрытые сверху плащом на собольем меху, выглядели в меру воодушевляющими. Наверное, стоило сказать какую-то речь, но у Даравана нынче было не то настроение. Не для речей. Поэтому он кивнул лорду Сигилу. Тот поклонился и выехал вперед на своем пятнистом жеребце, горячем и нетерпеливом. К седлу его был приторочен старый эспадон.

Старый вояка знал правильные слова по честь и отвагу, верность Короне и Свету, мог подбодрить, когда так это требовалось. Только зная, что приближается войско, в разы большее, чем эратийское, поневоле эти слова казались тонкой издевкой. «Сдохните! Сдохните вы все! И не важно за что: Короля, Света, вашего барона или рыцарскую честь. Итог один: добро пожаловать в землю!»

Мрачные мысли настраивали на флегматичный лад. Сам король, если что пойдет не так, сумеет отступить к Торгмару правильным порядком: он будет беречь свою стражу до последнего. Гвардейцы — изделия ручной работы, за неделю по городам и весям не соберешь. А ополчение с наемниками пусть гибнет за чужие идеалы — им за это платят.

Король едва не упустил тот момент, когда лорд-маршал закончил свою речь. Его слова повисли в воздухе, словно грозовые тучи, готовые разразиться невероятной бурей. Дараван придал своему лицу одухотворенное выражение, над которым он тренировался перед зеркалом, и снова поднял руку. Теперь ладонь была сжата в кулак.

Словно взрыв, словно горная лавина — войско разразилось слаженным воплем, таким, что от него, наверное, покачнулись сами Небесные Сады. Слова были разными, каждый вопил на свой лад, однако, до короля докатывался лишь оглушающий гул. Слава омывала его с ног до головы — это ощущалось почти физически. Дараван опустил руку, положил ее на рукоять меча — золотую, с витой гардой, изображавшей оскаленные головы драконов, а рукоять заканчивалась огромным кроваво-красным рубином — и элегантным взмахом извлек оружие. Гномья сталь сверкнула на так кстати проглянувшим солнцем — по клинку спустился ослепляющий огонь. Так мог светиться только металл с особыми присадками подгорных бородачей. Зрелище было великоплепным.