Тёмный легион

Примененный Центом метод борьбы со зловещим воздействием неизвестной силы работал безотказно. Над историями о Владике все хохотали до слез, а сам программист был столь глубоко погружен в стыд, позор и унижение, что тоже не ощущал никаких темных чар – ему и без них было невыносимо плохо. Настолько плохо, что хуже уже быть не могло. Потому что смеялись над ним все. Ну, Цент ладно, у этого бездушного изверга нет иной радости, кроме как мучить кого-нибудь. Но ведь тут была Машка, любовь всей жизни, и Алиса, в которую Владик тоже успел влюбиться. Были два собрата программиста, но вместо того, чтобы проявить солидарность и поддержать коллегу, они ржали над ним до икоты.

– А вот еще забавный случай, – взахлеб вещал изверг, сам восторгаясь собственными былинами. Разумеется, все, что он рассказывал, являлось грязной выдумкой, рожденной на свет с единой целью – очернить, опорочить и унизить несчастного программиста. И хотя Владик несколько раз сообщил об этом весело ржущим слушателям, они ему не поверили. Ну, разумеется. Ведь куда приятнее было верить Центу и его забавным историям. Страдальца душили слезы обиды, хотелось зарыдать в голос и убежать прочь. Но ужас ситуации заключался в том, что бежать было некуда. Повсюду царили смерть и разрушение, и не осталось на свете тихой гавани, где Владик мог бы найти пристанище и убежище от страшного и жестокого мира зомби-апокалипсиса. Все, что он мог сделать, это стиснуть зубы и терпеть. Владик надеялся, что терпеть предстоит недолго. Он так устал от всего этого, что хотел лишь одного – чтобы собачья жизнь, которую он вел после конца света, наконец, закончилась.

– Послал я, значит, очкарика, за пивом, – травил унизительную байку Цент. – Его час нет, два нет. Ну, думаю, все, отмучился горемыка. Точно ведь отловили его зомби и слопали. Но все же решил пойти и проверить. Хоть останки похоронить, все же человеком был, хоть и программист, заслуживает христианского упокоения. И вот иду я, значит, к пивному магазину, весь уже заранее в траурных чувствах, и вдруг слышу изнутри дикие крики. Голос узнал – Владик орет. Ну, думаю – живой, паразит. Похоже, от целой толпы мертвецов отбивается. Обрадовался я, и бегом к нему на выручку. Врываюсь в магазин, и что же я вижу? Ну, вот что? Как вы думаете?

– Владика с полными штанами? – давясь смехом, предположил Вова.

– Да! Именно! Стоит он на прилавке в своей традиционной боевой раскраске – спереди желтый, сзади коричневый, и кричит истошно. А я ничего понять не могу. Какого лешего он орет? Потом присмотрелся, а перед прилавком бегает маленькая мышка. Вот такая.

И Цент пальцами показал размер грызуна, который оказался чуть больше наперстка.

Публика, разумеется, залилась смехом, а Владик побурел еще сильнее, и уже не пытался сдержать потоки слез, не по-мужски щедро хлещущие из его глаз. Он прекрасно помнил тот случай, вот только вместо придуманной извергом маленькой мышки там была вполне реальная и злая собака. Владик до сих пор вздрагивал, когда вспоминал оскаленную пасть того свирепого шпица. Боже, что за чудовище! Мог ведь на куски разорвать.

– Как можно было так испугаться маленькой мышки? – недоумевал Петя, косясь на бурого от позора Владика и весело хихикая.

– Увы, друзья мои, но все дело в том, что Владик неистово труслив, – разъяснил ситуацию Цент. – Трусость же его проистекает из ошибочного мнения, что если всего бояться и от всего шарахаться, то дольше проживешь. Но что это за жизнь? Он вечно с полными штанами, вечно трясется, вздрагивает от любого шороха. Вся его жизнь проходит в непрекращающемся состоянии ужаса. Но что куда печальнее, данный перец столь нагл и циничен, что смеет винить в этом не себя, но окружающий мир. Это, дескать, мир какой-то неправильный, слишком опасный, слишком жестокий. То есть не он, Владик, позорный трус, а мир плохой. Вон оно что, друзья. Мир ему не угодил. И мечтает он о правильном мире, где все тихо, спокойно, и сквозняки не дуют. Но такого мира нет. Мир, это не то, что снаружи, это то, что в голове. А если в голове один страх, то и мир будет страшным. Очень, очень глуп малыш Владик. И, к тому же, изрядный вонючка.

Публика опять зашлась хохотом, а Владик, доведенный потоком издевательств до белого каления, вдруг истошно, с капризным притопыванием ногой, закричал:

– Замолчите!

– Или что? – усмехнулся Цент. – Заплачешь?

– Я не такой! – выкрикнул Владик, смахивая ладонью льющиеся из глаз слезы. – Я не трус. Я просто осторожный.

– Осторожный, это тот, кто трижды проверяет, отключено ли электричество, прежде чем лезть в розетку, – объяснил ему Цент. – А кто ведро анализов в штаны вываливает при виде мышки, тот самый обычный трус.

– Там была не мышка! – завизжал Владик. – Там была огромная собака.