Вчера оставшиеся полдня я провёл дома. Просто лежал на диване и смотрел в потолок. Олеся была в шоке от того, в каком виде я вернулся: моя одежда насквозь пропиталась кровью, кровь засохла в волосах и на лице. Я включил душ, сел ванную и долго смотрел, как в сливное отверстие течёт красная вода. Через час Олеся забеспокоилась, стала стучаться в дверь и спрашивать, всё ли в порядке, и это меня вывело из прострации. «В конце концов, — подумал я, — мне удалось уцелеть, а значит, всё не так уж плохо».
Вот только на душе было тошно, и в горле стояла ком. Погибла девушка, в которую я влюбился. Погибла ужасной смертью у меня на глазах. Погибли ни в чём не повинные люди. И случилось это по прихоти какого-то «духовного», которому вздумалось таким образом навести «порядок» на улице. Одним взглядом он уничтожил десяток человек и мог уничтожить больше, если бы потребовалось, и если бы я не остановил его. Сколь же ужасная сила им подвластна! И силе этой никто не мог ничего противопоставить, никто не мог её обуздать или ограничить.
На войне ты дерёшься против людей. Там все в равных условиях, каждый может погибнуть. Пусть твоя жизнь и жизнь твоих товарищей гроша ломаного не стоят, но и враг — такой же человек из плоти и крови. А тут на меня шло какое-то всемогущее существо в человеческом обличье. Пули его не брали, и ему хватало мимолётного взгляда, чтобы людей разрывало на куски. А ведь в этом мире все аристократы обладали подобными способностями! От этого становилось не по себе. Они же что угодно могут творить, и никто им не в силах помешать.
Олесе я не сказал ни слова о случившемся. Она спрашивала, но я ответил, что не хочу разговаривать и отправил её за перегородку, чтобы не мешалась. Подумал даже отослать домой: никого не хотел видеть. К счастью, Олеся оказалась понятливой и больше не покидала свой угол.
В вечернем выпуске новостей сообщали, что в нескольких районах Москвы объявлено чрезвычайное положение, введены войска, установлены блокпосты на дорогах, производятся аресты подстрекателей и активистов, провоцировавших погромы. О кровавой бойне на перекрёстке — ни слова. Но не только в Москве были проблемы: вспыхнули беспорядки в Грузинской, Эриванской (армянской) и Елизаветпольской губерниях. Подробности не разглашали, но кажется, дела обстояли неважно.
Спал я долго, а проснувшись, сразу поехал на встречу со Степаном. Школа сегодня была закрыта. Мастерскую я тоже не стал открывать. Многие заведения не работали. На дорогах стояли бронетранспортёры, а военные проверяли документы у прохожих и обыскивали подозрительного вида машины.
После встречи со Степаном я первым делом отправился забрать мотоцикл. Когда пришёл к дому Амалии, на меня снова нахлынули тяжёлые чувства. Тут ещё остались следы вчерашней перестрелки: битое стекло, гильзы, кровавые разводы на асфальте. Три изрешечённые пулями машины стояли на обочине — их кто-то отогнал с дороги. Но тел уже не было. На первом этаже дома чернела пустыми оконными проёмами сгоревшая квартира.
Мотоцикл завёлся без проблем, а вот передачи не переключались из-за погнутого рычага с креплением. Но ехать было недалеко, так что добрался и так. Когда подъезжал к мастерской, навстречу проехал тягач, вёзший на прицепе лёгкий колёсный броневик с эмблемой казачьего войска. Броневик был сожжён. Получается, здесь тоже вчера шли бои, и чутьё мне подсказывало, что без семейства Чен не обошлось.
Чтобы хоть как-то отвлечься от тяжёлых мыслей, я навёл порядок в зале и заделал дыру в двери. Потом позвонил своему приятелю Сене. Как я и предполагал, тот сейчас искал заработок и быстро согласился на моё предложение. Удовлетворённый проделанной работой, пошёл домой, где меня, как оказалось, уже ждал ужин — Олеся приготовила из тех запасов, которые нашла у меня в закромах.
Моё вчерашнее состояние прошло, и теперь я мог разговаривать с людьми. Даже наоборот, хотелось кому-то выговориться.
— Ты не расскажешь, что вчера произошло? — робко поинтересовалась Олеся, когда мы обедали.
— Нет. И не спрашивай больше об этом, хорошо? — ответил я.
— Хорошо.
Некоторое время мы ели молча.
— Насчёт паспорта ездила? — спросил я после некоторой паузы.
— Да, заявила о потере. Теперь надо документы собрать. Завтра опять поеду.
— Домой не заходила?
— Нет. Что-то боюсь туда заглядывать. Вдруг брат вернулся?
— Придётся, ничего не поделать, — сказал я.
— Можно тебя попросить со мной съездить?
— Не уверен, что получится. Занят сильно. Работа появилась.
— Правда? Что за работа?
— Да так. Мастерской заведую, где мотоциклы чинят, — меня потянуло на разговор, и я рассказал про своего тренера и про то, как он погиб в драке с «чёрными петлицами», а потом объявился его сын и попросил меня приглядеть за мастерской.
— Печальная история, — произнесла Олеся. — Хороший человек был твой тренер. Жаль его.
— Хороший, — вздохнул я, — а теперь его нет. Ну а на мне мастерская. Не знаю даже, может, зря взялся. Но деньги нужны — надо как-то крутиться.
— Там очень сложно?