- Прошу прощения за то, что мои братья по Заклятию не отправились с тобою, Парменион, - сказал Бронт, - но они не станут принимать участие в войнах людей, которые им уже довелось повидать. Возможно, мне удалось бы их убедить, но когда я рассказал им, что ты обещал новое Заклятие Горгону, их сердца пуще прежнего обратились против тебя. Если бы ты не подружился с этим демоном, у тебя сейчас могла бы быть вторая армия.
- Если бы не Горгон, то Александр не добрался бы до Врат, - заметил Парменион. - Но теперь это уже не важно. Мы остались одни - и порою именно в такой ситуации и заключается сила. - Спартанец обратился к Шлему. - Я думал, ты захочешь остаться с Искандером. Или он не ключ к твоей памяти?
- Он сказал мне отправиться к тебе, - ответил бронзоволицый воин. - Сказал, что все мои ответы связаны с тобой.
- Ну а ты, Аттал? - спросил Парменион. - Ты ведь не обязан быть здесь.
- А я уже привык к твоей компании... государь. И у меня нет желания пропустить грядущую битву. Этот чертов Царь-Демон охотился за мной по всему миру. Теперь и я на него поохочусь.
Парменион усмехнулся. - Мы поохотимся на него вместе.
Кровавое поле
Филиппос сидел на своем боевом жеребце и думал о неприятеле, обратя взор Золотого Глаза к далекой фигуре облаченного в богатые доспехи Спартанского Царя.
Его бесило то, что у спартанца был защитный амулет, и не потому, что он боялся его жалкой стратегии, а больше потому, что он всегда наслаждался страхом и растущей паникой, исходящей от врага, предвкушающего поражение.
Он вспомнил прошлую встречу с Парменионом и вновь почувствовал волну гнева, когда Спартанец говорил о его навыках с таким пренебрежением. Несчастный генерал, да он сам был жалок! А Филиппос был величайшим Царем-Воителем, какого когда-либо знал мир!
- Мне не нужен Глаз для того, чтобы одолеть такого выскочку, как ты, - прошептал он вслух. И всё же, зачем отказывать себе в небольших удовольствиях, подумал он? Какие глубины отчаяния испытывают сейчас генералы Пармениона?
Он сосредоточился, мысленно выискивая Леонида...
"Что, о смерти своей задумался?" раздался голос в его сознании, и Филиппос вздрогнул как громом пораженный. Это была та ведьма, притворившаяся богиней Афиной. Закрыв свой человеческий глаз, он увидел ее спиритуальную форму; она парила в воздухе шагах в двадцати от него.
- Ты ничего не можешь мне сделать, ведьма, - сказал он ей.
"Мне этого и не нужно," - отвечала она. "Зло способно побороть само себя. И это случится сегодня."
- Прочь, женщина! У меня нет ни времени, ни желания говорить с тобой!
"Конечно, нет," - фыркнула она. "Царь-Трус должен сначала прочесть мысли своего противника. Он не способен составить план битвы самостоятельно. Давай же. Не позволяй мне отвлекать тебя. Я уже представляю картину, как эти крестьяне и рабы дадут тебе отпор."
Тут раздался другой голос, на этот раз детский. "А он не так уж страшен, правда, Фина?" - Филиппос запрокинул голову и увидел худого золотоволосого мальчика, за которым он так долго охотился.
- Я тебя найду, дитя. Тебе никуда от меня не спрятаться.
Мальчик посмотрел на него с мрачным видом. "Не думаю, что ты сможешь," - сказал он тихо, "но если и найдешь меня, то я тебя убью."
Филиппос рассмеялся, но смех его замолк, когда он посмотрел в серьезное лицо ребенка. - Ничто не может убить меня! Слышишь? Ничто!
"Я могу это сделать," - прошептал мальчик, "одним своим прикосновением. Однако мы задерживаем тебя, трус. Может, нам попросить Пармениона снять с шеи амулет силы? Может, так тебе будет проще разбить армию рабов?"
Насмешка, звучавшая в словах ребенка, ужалила Царя языками пламени, и он собрался было ответить, но духи исчезли. В ярости, Филиппос поскакал вдоль боевых построений, созывая военачальников и жрецов. Солдаты стояли в безмолвии, когда он проезжал мимо них, копья держали вертикально, глаза устремили на врагов, расположившихся шагах в восьмистах впереди.
Царь Македонов натянул поводья и повернул коня к югу. Враг построился в точности, как он ожидал: спартанцы, в закрытых бронзовых шлемах и алых плащах, встали в низине между двумя холмами; рабы разделились на два полка, прикрывая их с флангов на холмах. За центром основной силы он видел лучников и пращников, ждущих приказов.
- Сколько их? - спросил Филиппос.
Один из офицеров подъехал к Царю на своем коне. - Пять тысяч спартанцев, государь, и примерно столько же рабов. Сложно увидеть, сколько лучников; возможно, около тысячи.