Тёмный Принц

   Старый фивянин вдохнул полные легкие прохладного воздуха и вышел из лагеря, направившись к невысокой цепи холмов на юге. Он сел на склоне и откинулся назад, пытаясь сосредоточиться на звездном небе, однако звезды то и дело кружились, укачивая его. Он повернулся набок, и его сильно вырвало. В висках у него застучало, и он сел прямо, уронив из рук смятый свиток.

   Он поднял его и развернул. Может, надо было показать его Пармениону? Нет, он знал, это не имело смысла. Этому донесению он не поверит. Парменион был абсолютно слеп, когда дело касалось малейшей критики молодого Царя.

   Луна светила ясно, и Мотак еще раз перечитал донесение от агента в Пелле. Большая часть текста касалась нового регента, Антипатра, оставленного на посту командующего армией внутри страны, Олимпиада же стала править как Царица. Еще там говорилось о беспорядках в западных регионах. Но в последней части шла речь об убийстве Клеопатры и ее младенца.

   Дворцовый слуга рассказал о двойном убийстве, а затем покончил с собой. Все друзья убитого и семьи этих друзей были вывезены из Пеллы и казнены.

   Но слух распространялся, нашептываемый врагами Александра. Это было слишком ужасно, чтобы быть правдой, писал агент Мотака. Говорят, Александр вошел в покои Клеопатры и удавил ее золотым шнуром. Затем он взял ребенка и унес его в комнату чужеземной ведьмы с Самофракии, где для того, чтобы укрепить свой успех в борьбе за трон, он принес младенца в жертву неведомому божеству - и съел детское сердце.

   Протрезвев, Мотак смотрел на свиток. В спину ему подул холодный ветер, и он задрожал.

   - Время умирать, - прошептал холодный голос. Пронзающая боль обхватила в сердце Мотака огненными пальцами. Старик попытался встать, но приступ был слишком силен, и он повалился на траву, а свиток выкатился у него из руки.

   Едва коснувшись земли, документ загорелся огнем - съеживаясь в траве и выпуская струйку черного дыма.

   Перевернувшись на живот, Мотак попытался ползти, но сильная рука схватила его за плечо и перевернула на спину. Он поднял взгляд и увидел пару желтых глаз без зрачков и почувствовал, как длинный кинжал входит ему под ребро.

   Боль покинула его, и он ощутил на своей шее прохладу травы. Он вспомнил далекий день в Фивах, когда сидел у журчащего ручья рядом с Элеей, положившей голову ему на плечо.

   Все краски были яркими: зеленые кипарисы над ним, пронзительная синева небес, статуи в саду, словно вырезанные из чистого снега. Жизнь в тот день была прекрасна, и будущее сияло обещанием дальнейшего счастья.

   - Элея... - прошептал он.

  

***

   Александр медленно вынырнул из глубин темного сна и выбрался в явь, удивившись, что его голое тело будто накрыто шелковым покрывалом. Ткань была роскошной и мягкой, скользящей на коже, теплой и уютной. Он перевернулся на спину и обнаружил, что его рука покрыта грязью, а пальцы слиплись. Открыв глаза, он сел прямо. Рассвет озарял внешний полог шатра, и он поднял руку, чтобы протереть глаза. Вдруг он замер, и сердце его заколотилось. И ладонь, и рука были покрыты запекшейся кровью, как и вся кровать. Он закричал и стянул одеяло, проверяя, нет ли на теле ран.

   В комнату вбежал Гефестион с мечом в руке. - Что такое, государь?

   - Меня закололи, - ответил Александр, на грани паники, обшаривая руками собственную кожу. Гефестион бросил меч и подошел к ложу, осматривая голый торс Царя.

   - Порезов нет, государь.

   - Должны быть! Посмотри на кровь!

   Но ран не было. У полога шатра лежал кинжал с покрытым запекшейся кровью клинком. Гефестион вложил его в руку Царя. - Это твой кинжал, - сказал он, - только кровь не твоя.

   Александр прошлепал к дальней стене, где на маленьком столике остался кувшин с водой. Царь быстро умылся, продолжая искать на себе порез или укол. Он подскочил к Гефестиону. - Что со мной происходит?

   - Не понимаю, государь, - ответил молодой офицер.

   - Прошлой ночью... на пиру. Когда я ушел?

   - Перед самым рассветом. Ты порядком напился и шатался. Но отказался от предложенной помощи.

   Александр вернулся к кровати и сел, обхватив голову руками. - Кровь не могла взяться ниоткуда!

   - Да, государь, - тихо ответил Гефестион.

   - Я схожу с ума?

   - Нет! Конечно нет! - Гефестион пересек помещение, положил руку Царю на плечо. - Ты - Царь, величайший из когда-либо живущих. Ты благословлен богами. Не высказывай подобных мыслей вслух.

   - Благословлен? Что ж, будем надеяться на это. - Александр глубоко вздохнул.

   - Ты сказал, что хочешь поговорить со мной, государь, о Парменионе.

   - Я сказал?

   - Да. Но теперь, когда он обеспечил такую славную победу, вряд ли ты захочешь, чтобы он присоединился к Атталу.

   - О чем ты вообще говоришь? Это какой-то сон?

   - Нет, государь, помнишь... несколько вечеров назад? Мы обсуждали Пармениона, и ты сказал, что его, возможно, надо будет убить.

   - Я никогда бы не сказал такого. Он - мой самый старый друг; он рисковал жизнью ради меня... много раз. Зачем же ты так говоришь?

   - Я, наверное, не так понял, государь. Ты говорил отправить его на долгий покой, как Аттала. Я подумал...

   - Неправильно подумал! Слышишь?

   - Да, государь. Прости.