Тёмный рыцарь

— Самые изысканные вина и фрукты, — с этими словами Низам наполнил до краев стоявший перед де Пейном кубок, и поверхность вина заискрилась от украшавших обод кубка самоцветных камней. Свой кубок Низам поднял в честь гостя. Де Пейн ответил тем же, слегка пригубив вино, что вызвало усмешку Низама.

— Пей, храмовник, пей до дна — и вино, и жизнь.

Вино было превосходное, не уступали ему и сахарные лепешки, и фрукты, которыми Низам собственноручно потчевал де Пейна. Рыцарь ел и пил, наслаждаясь тонким вкусом яств. Он любовался павлином Джебраила, изливающим живительную влагу, и на рыцаря снизошли покой и глубокое умиротворение.

— Пей! — снова приказал Низам.

Де Пейн повиновался, завороженный тем, как задвигался теперь павлин, являя себя во всем блеске и великолепии. Веки Эдмунда налились тяжестью, тело уютно свернулось в убаюкивающем тепле удобной постели, его окутали одеяла, которые достопочтенная Элеонора заботливо поправляла со всех сторон. Нахлынули и другие воспоминания. Вот он плывет в маленькой лодочке, которую сделал для него дедушка Теодор, — Эдмунд дал ей имя «Боевой челн». А вот он уже в Триполи, поворачивает коня, гонит его навстречу рвущимся вперед убийцам, а с ближайшего дерева свешивается привязанный к ветвям гроб.

— Достойный рыцарь! Храмовник!

Де Пейн вздрогнул. Он снова очутился в беседке, таращась на дивный фонтан.

— Ты уснул, храмовник, и видел сны. Кажется мне, что этим ты и занимался почти всю свою жизнь: спал и видел себя образцовым паладином, идущим по стопам своего великого и доблестного предка, высокородного Гуго.

— С которым вы были кровными врагами! — Де Пейн встряхнулся. Он чувствовал себя хорошо отдохнувшим, окрепшим, и его слегка уязвляло неодобрение, звучавшее в голосе Низама.

— Достойный рыцарь, — улыбнулся в ответ Низам, — я не желал оскорбить тебя. Я пытаюсь помочь тебе. Мне не хочется, чтобы ты до самой смерти бродил, как сновидец.

— Что ты хочешь этим сказать? — Теперь де Пейн уже окончательно проснулся.

— Посмотри вокруг, Эдмунд. Мир, в котором ты живешь, вовсе не такой, каким его рисовала тебе яркими красками бабушка, несгибаемая Элеонора. Не поддавайся иллюзиям! Орден Храма объединяет уже не только неимущих рыцарей, поклявшихся жить в бедности и преследующих одну цель — защиту паломников. Орден теперь владеет городами и селениями, замками и поместьями. Ему принадлежит целый флот, множество кораблей. Теперь тамплиер, отправившись в путь до самых границ христианского мира — и даже за пределы его, повсюду встретит своих братьев по ордену. Твой орден ныне обладает властью, богатствами, могуществом.

— А кровная вражда? — гнул свое де Пейн.

— Постепенно я дойду и до нее. Ваш Великий магистр, Бертран Тремеле, — знатный и могущественный властелин, преисполненный гордыни. Он хочет, чтобы орден повсюду пустил корни, — Низам скривил губы, — и стал церковью внутри Церкви, государством в государстве. Он мечтает править всем миром, создать империю, не знающую себе равных на Западе. Я уже говорил тебе о храмовнике, который приходил сюда. — Он пожал плечами. — Только я не сказал всей правды. — Низам поджал губы. — Я доверяю тебе, но не твоим спутникам. У Майеля душа — потемки, а Парменио преисполнен тайн; он шныряет по моей крепости, словно голодная крыса в поисках пищи. Он что-то разыскивает, что именно — не знаю. — Низам шумно вздохнул. — Разумеется, он мог приблизиться к истине.

— А в чем она?

— Уокин действительно был в Хедаде, только он совсем не походил на оборванного нищего. У него были чисто выбриты и лицо, и голова, и одет он был, как араб. Мой сын, который провожал его обратно на равнину, утверждает, что Уокин намеревался встретиться с какими-то людьми. А сюда он приходил не хлеба просить и не милостыни. Он хотел, чтобы я помог ему разделаться с графом Раймундом Триполийским.

— Что?!

— Он убеждал меня, что необходимо отомстить графу — ведь тот нападал на караваны, идущие в Хедад, грабил их. Он настойчиво твердил о мести и предлагал мне свершить эту месть.

— А ты отказался?

— Разумеется. — Низам осклабился. — И вовсе не из любви к графу Раймунду — у нас и вправду были с ним свои счеты, но мы, ассасины, как вы нас называете, сами принимаем решения. Сами выбираем жертву. И не позволяем никому диктовать нам, что надо делать, а что нет.

Де Пейн пристально вглядывался в коварного старика.

— Почему же ты не убил Уокина? Ведь он, в конце концов, был тамплиером, а вы нас не любите.