— Вот что я вам скажу, сынки: нехорошее это место, заговорённое оно, — только и ответил на повисшее в воздухе негодование старый Басиль, скорчив недобрую мину. — Там, за ближними лесами, стоит топь, и лежит на этой топи одно проклятье древнее, ещё со времён моего праотца. Уж не знаю, кто его на нас напустил, да вот только ни один крестьянин из здешних и окольных деревень в те места не суётся, а коли сунется — по грибы али за дичью за какой — то больше и не возвращается, а всё плутает и плутает в той топи, пока не
— Да ну, дед, враки это всё. Кто ж ещё в наше время в такие глупости верит?! — тотчас же рассмеялся в ответ на его пугающий тон и монотонную речь сидевший с Басилем за одним столом и куривший свою махорку немолодой усатый строитель. — Сказки это…
— …А чего не сказки — то всё человеку подвластно! — тут же подхватил его другой рабочий и демонстративно отобрал у старика выданную им на всю бригаду карту. — Смотри, до чего уже прогресс дошёл в нашем веке! Вон какие города возводят на пустом месте высокие! И леса твои все на дрова идут для растопки печей на производство. А топи с помощью магии осушают! Стыдно тебе, дед, должно быть во всякую чушь верить-то столетнюю!
— Да говорю ж я вам, что правда это, неразумные! — взбеленился вдруг ни с того ни с сего старый мельник и в подтверждение своих слов даже стукнул кулаком по столу. Однако в зарождающемся под крышей его дома пьяном угаре это действие не возымело должного эффекта, и все участвовавшие в разговоре строители только дружно посмеялись над дедом, продолжая кутить и веселиться, несмотря на то что со стороны двери послышался невнятный окрик двоих деревенских мужичков, завопивших в один голос, что старый Басиль не врёт. Правда их быстро заглушили другие хмельные вопли желавших доказать свою правоту строителей, что довольно скоро вылилось в давно ожидаемую небольшую потасовку между местными и городскими.
И всё же разгоравшейся в доме мельника славной драке так и не суждено было закончиться погромом, поскольку почти сразу же после её начала незапертые ворота его пристанища с шумом растворились и во двор въехала какая-то широкая пустая телега с сидевшим на козлах угрюмым возничим, на поверку оказавшимся их бригадиром Нерриком, который тотчас же спрыгнул на землю и, надавав своим ребятам приличных тумаков, силком заставил их всех забраться в телегу (а тех, кто уже заметно перебрал, погрузил в общую кучу как дрова), после чего наскоро извинился перед хозяином и поскорее увёз подвыпивших строителей от греха подальше.
Очутившись на поле позади деревни, строительная бригада с шумом вывалилась из телеги на траву и, нехотя воссоединившись там со своими менее удачливыми товарищами (которые уже с самого полудня корпели в указанном бригадиром месте над возводимым здесь общими усилиями временным лагерем), попробовала было даже продолжить своё веселье, однако алкоголь очень быстро выветрился из их неразумных голов, когда разъярённый Нерр пригрозил каждому из повеселившихся на пиру у деда скорейшим увольнением. Посему только что прибывшим работникам ничего не оставалось, кроме как точно так же взяться за валявшиеся на земле инструменты и под злобное бурчание своих более трезвых и уже порядком уставших товарищей приняться рыть, огораживать и вбивать в землю элементы железных конструкций, так как пользоваться магией каждый из них был уже не в состоянии. Правда, не смотря ни на что, у многих из тех, кто трудился сейчас рядом с ними без капли спиртного на языке, подобный поступок вызвал ещё и тайную зависть, порождённую тем, что столько лет проработавшие в одном коллективе закадычные приятели так ловко воспользовались подвернувшимся им шансом, не сообщив о месте проведения весёлой и, несомненно, желанной для всех попойки никому, кроме случайно встретившихся им на пути ребят. Настолько противоречивые эмоции напрочь убивали в коллективе чувство локтя, и отныне каждого трезвого строителя ещё сильнее подмывало на то, чтобы точно так же слинять из-под строгого надзора не в меру помешанного на своём долге бригадира и поскорее нахвататься в зюзю, раз уж какой-то местный дед оказался настолько милостив, что позволял себе наливать каждому встречному без разбора.