Тётя Фрося

Фрося уже четыре года болела, сухой обжигающий кашель разрывал на части грудь, и от этих приступов, казалось, что-то трескалось в горле. Заболела Фрося в конце войны, когда купала в августовской, загустевшей до темноты воде чесоточных лошадей. Тогда придумали ветеринары перекупать заболевших животных, а потом обработать вонючим креалином.

Лошадь всегда ценилась в крестьянском быту, а в годы войны каждая конская голова в деревне, как царская корона, дороже золота, дороже хлеба. Помогали лошади управляться и в хозяйстве, в колхозе основная тяжесть в поле и на ферме ложилась на них.

В деревне Фроси люди искренне, как по покойнику, плакали, когда узнали, что лошади заболели чесоткой, самой страшной болезнью.

Вот тогда и доверили самым молодым перекупать лошадей, а потом приняться за лечение. Родная деревня Фроси, где жила её мать, и во время войны укрылась от лихолетья Фрося, была маленькая, всего двадцать два дома, с широким, вручную выкопанным в стародавние времена прудом, с густыми зарослями сирени, благоухающими весной, с родником под крутой Степановой горой. И жителей немного в каждом доме – мужики на фронте, стариков голодуха выкосила, только мелкота звенит беспечными голосами. Вместе с двумя пятнадцатилетними подростками Фрося по очереди перекупала всех семь лошадей. Поначалу вода показалась обжигающе-ледяной, сводила ноги, а потом тело притерпелось, словно прокалилось изнутри дровяным жаром, и Фрося ловко мылила холки послушных, ослабленных болезнью коняг.

Простуду Фрося почувствовала на третий день, когда вдруг неожиданно ощутила, как закружилась голова, и небо, и земля слилась в единую серую мглу. Фрося вязала снопы на последнем ржаном поле вместе с другими колхозницами и сначала не придала значения этой неожиданной слабости: бывает, пройдёт. Она присела на связанный сноп, закрыла глаза, и тягостный звон в голове немного затих, ушла дрожь из рук. Несколько минут Фрося сидела не шевелясь, а когда открыла глаза, вроде всё успокоилось. Она снова принялась за работу, но через несколько снопов приступ опять повторился, земля качнулась, ушла из-под ног, и она повалилась на прогретую стерню тяжёлым снопом. И снова с трудом поднялась, но перед глазами в мелкой зяби качалось поле.

Фрося с трудом добралась до дома, в постели немного отдышалась, но противный липкий пот, кажется, струился из всех пор, и простыню хоть выжимай. В этой влажной постели Фрося не могла уснуть, а тяжесть в дыхании усилилась, она жадно ловила воздух, но его не хватало, как рыбе, выброшенной на берег.

На следующий день в больнице врачи нашли у неё плеврит лёгких, и жизнь словно померкла. Но в этот раз судьба свела Фросю с опытным врачом Антониной Фёдоровной, и та долго возилась с ней, откачав несколько литров жидкости из лёгких. Через две недели Фрося встала на ноги, бледная, с ослабевшими ногами, и Антонина Фёдоровна сказала ей ласково:

– Ну, милочка (словечко это у Антонины Фёдоровны было одним на всех), теперь я своё дело сделала. Остальное за тобой…

– А что я могу? – вздрогнула Фрося.

– Главное – беречь себя. И питание… Мёд надо с топлёным молоком пить…

– Да где же его взять-то, мёд? Его на рынке покупать – в дорогую копеечку обойдётся…

– К сожалению, милочка, другого я не придумаю, – нахмурилась врачиха. – Не придумаю – и всё.

Фрося долго размышляла над создавшейся ситуацией. Конечно, можно было бы продать корову, которая была у матери, и на вырученные деньги купить этот злосчастный мёд, а уж о молоке много думать не стоит – соседи бесплатно не пожалеют литр-другой. Но вот корова… кормилица она сейчас всей семьи, а младшая сестрёнка Алла, можно сказать, только на одном молоке и держится. Приловчилась девка, пьёт парное молоко кружками, как бычок, ей даже и прозвище такое Фрося дала – Бычок. Лет ей уже тринадцать, а всё равно ждёт не дождётся, когда стадо пригонят с пастбища, за матерью с литровой алюминиевой кружкой ходит и покачивается. И только Зорька в сарай вступит, мать в эту кружку прямо и доит корову. Звенят тугие струйки, а Алла, как кот, глаз с кружки не спускает, облизывается сладко. И кружку эту нецеженого молока залпом выпивает, блаженно потягивается…

Фрося представила, как оголодит она семью, и тягостно вздохнула – нет, такого и представить нельзя, и, когда выписалась из больницы, даже не обмолвилась словом матери о рекомендации врачихи. Слишком дорогое удовольствие – мёд, чего зря языком молоть…

А через месяц новое испытание подстерегло семью Фроси. Под вечер, уже по сентябрьской мокряди, подкатила к дому машина, маленькая легковушка, крытая тентом. Шофёр, пожилой мужик в военной форме – армейский ремень поделил начальственный животик на две пышные доли – и девушка, светловолосая, лёгкая, как пушинка, подскочили к заднему сиденью и, как мешок, вытащили на землю что-то непонятное.