Тёзка

Одно дело, когда имя Гоголь каллиграфическим почерком написано на дипломе об окончании средней школы или в альбоме выпускников, осторожно объясняет он родителям. Пусть оно стоит под заявлениями, которые после окончания школы он разослал в колледжи Лиги плюща[14], а также Стэнфорда и Беркли. Но пройдет четыре года — и как оно будет выглядеть на дипломе бакалавра искусств? А в его резюме? На визитной карточке? Он предлагает им хороший выход — он возьмет то имя, что они сами выбрали ему в пятилетнем возрасте.

— Сделанного не воротишь, — возражает ему на это отец, — тебя замучают формальностями. В конце концов получилось так, что имя Гоголь стало твоим официальным именем.

— Да, слишком поздно менять что-то сейчас, — вторит ему мать. — Ты уже слишком взрослый.

— Неправда, не поздно, — настаивает Гоголь. — И вообще, я не понимаю. Кто из вас придумал это чудное имя? Зачем? Почему вы сразу не дали мне нормальное имя?

— Так у нас принято, Гоголь, — объясняет Ашима. — Так положено в бенгальских семьях.

— Но ведь это даже не бенгальское имя.

И он пересказывает родителям то, что узнал на занятиях у мистера Лоусона: что Гоголь был психически нездоровым и глубоко несчастным человеком, который не дожил до сорока трех лет, уморив себя голодом.

— Вы знали об этом?

— Ты забыл упомянуть, что он к тому же был гениальным писателем, — замечает отец.

— Я этого никогда не пойму. Как можно было назвать меня именем такого странного персонажа? Ведь теперь никто не воспринимает меня всерьез.

— Кто это не воспринимает тебя всерьез? — спрашивает Ашок, поднимая пальцы от тарелки и вглядываясь и лицо сына.

— Никто, — на ходу врет он, отворачиваясь. Отец отчасти прав — единственным человеком, кто не принимает Гоголя всерьез, постоянно мучит его, страдает от этого имени и всей душой рвется избавиться от него, является он сам. Но он продолжает убеждать родителей в том, как они должны радоваться, что у их сына наконец-то появится бенгальское имя, а не русское.

— Ох, не знаю, Гоголь, — говорит мать, качая головой. — Правда, милый, не знаю, что и сказать. — Она поднимается и начинает собирать со стола посуду.

Соня уходит наверх, в свою комнату, а Гоголь по-прежнему сидит за столом напротив отца. Какое-то время они молча слушают, как мать драит тарелки.

— Ну, так поменяй свое имя, — произносит наконец отец.

— Правда? Ты разрешаешь?

— В Америке все можно. Делай, как считаешь нужным.

И Гоголь достает массачусетский образец заявления на перемену имени, собирает необходимые документы: паспорт, свидетельство о рождении и чек, выписанный на счет отделения Семейного суда графства Мидлсекс. Отец лишь поверхностно проглядывает заявление и ставит свою подпись в конце с тем же видом, с которым подписывает все чеки: подняв очки на лоб и чуть шевеля губами, словно подсчитывает размер убытка. Гоголь заполняет форму у себя в комнате поздно ночью. Несмотря на то что она представляет собой всего лишь страницу вопросов на листе бумаги кремового цвета, он тратит на нее больше времени, чем на заполнение многостраничных заявлений в колледж. В первую строку он вписывает то имя, которое хочет поменять, дату и место своего рождения, во вторую — новое имя. Подписывает форму своим старым именем, ставит дату. Однако одна часть так и остается незаполненной: примерно на трех строчках ему предлагалось привести причины своего решения. Почти час Гоголь раздумывает над этим, но в результате строки остаются пустыми.

В назначенное время он слышит, как выкликают его имя. Он заходит в просторный зал, садится на деревянную скамью, стоящую у стены. Судья, полная негритянка средних лет, сидит за своей кафедрой и, опустив глаза, изучает лежащие на столе бумаги. Секретарь, худенькая молодая женщина с короткой стрижкой, читает вслух его заявление, потом передает его судье. В зале нет никаких украшений, кроме перекрещенных флагов штата Массачусетс и Соединенных Штатов Америки и портрета какого-то судьи, написанного маслом.

— Гоголь Гангули, — говорит секретарь, делая Гоголю рукой знак, чтобы он подошел к кафедре. Гоголь с замиранием сердца встает и идет по проходу. Как ни стремится он избавиться от ненавистного имени, ему все же немного грустно, оттого что он в последний раз слышит его в официальной обстановке. И несмотря на то, что родители согласились с его решением, он чувствует, что все равно отчасти предает их, исправляя сделанную ими когда-то ошибку.

— А по какой причине вы хотите изменить свое имя, мистер Гангули? — интересуется судья.

Этот вопрос застает его врасплох, несколько секунд он не знает, что ответить.

— По личным причинам, — выдавливает он наконец.

Судья смотрит на него в упор, наклоняется вперед, положив локти на стол и опустив лицо в ладони.

— Вы могли бы все же объяснить свое решение?