Тир-на-нОгг

— За год до того, как ушел, Хей дважды пробовал позвонить тебе, и оба раза ты послал его куда подальше. У нас ведь есть записи. Не слишком милый способ обращаться со старым другом, Мартышка.

Я догадался, что именно поэтому они заявились ко мне.

— Не слишком-то вежливо — подслушивать чужие телефонные разговоры.

Она рассмеялась над такой причудливой концепцией вежливости и вытащила кассету из пистолета.

— Прорва людей ищет Хея. — Она убрала оружие и кассету в чемодан и закрыла крышку. — Не у всех такое чувство юмора, как у меня.

Я вдруг понял, что дрожу.

— Ну, будем надеяться, что мы найдем его первыми.

— И лучше тебе надеяться, чтобы это оказалось правдой. Хей не переметнулся на другую сторону — мы бы узнали, если б он объявился в какой-то чужой организации. Он озверел. Как бешеный слон, понимаешь? Как тигр. Нам надо остановить его, прежде чем он не сотворил какую-нибудь глупость.

— А кто остановит тебя, прежде чем ты не сотворишь какую-нибудь глупость?

Запихивая чемодан обратно под кровать, она снова улыбнулась мне той же тонкой улыбкой:

— Совсем никто. Приятно, правда?

* * *

Думаю, это и есть прогресс. Двадцать лет назад, когда японцы записали личность орангутанга в тысячу с лишним терабайт, устройство для записи помещалось в небольшой автомобиль. Теперь его можно положить в чемодан. Я предвижу день, когда его можно будет унести с собой в кармане.

Однако, очевидно, при этой процедуре все еще нет способа избежать травмы. Применяемая электрохимическая стимуляция либо прямо убивает субъекта, либо оставляет его с серьезно поврежденным мозгом. По этой причине данная техника применяется либо к людям, которые в любом случае уже умирают, либо, как во многих штатах Америки, в качестве наказания за серьезные преступления, связанные с убийством. Дистилляция личности. Взлом. Вместо того, чтобы сажать людей на электрический стул, они просто записывают их личность и кладут на полку.

Как-то раз в институте у нас появился такой взломщик, данный взаймы, как составная часть научного проекта. Будучи любопытным, я воспользовался возможностью и спустился в лабораторию посмотреть.

Железо оказалось неинтересным, похоже на обычную голограммную консоль, подключенную к парочке безликих маленьких ящиков, а в них заключалась личность десятилетней девочки-датчанки, умиравшей от лейкемии. Отец был богатым промышленником и, чтобы не потерять свою маленькую девочку навсегда, он ее взломал.

Невозможно пересказать, чем это оказалось в действительности монструозно хитроумная запись. Фактически я говорил с реальной девочкой, словно мы вели разговор, сидя рядом. Английским девочка владела великолепно, хотя говорила с акцентом; в своей реальной жизни по-английски она говорить не умела, однако к результату взлома была добавлена вторичная программа обучения языку.

Мы разговаривали долго. Так долго, что я прозевал свою очередную лекцию. Но я не могу в точности вспомнить, о чем же мы толковали, только помню, что для меня этот разговор оказался одним из самых тягостных и огорчительных переживаний в жизни. Если бы я был отцом этой девочки, думаю, я бы лучше дал умереть ей естественной смертью.

* * *

— Это что-то вроде Святого Грааля, комбинация биологии и технологии.

Мы сидели в холле Барбикен-Центра. В большом зале шел концерт английской народной музыки и «Фантазия Зеленых Рукавов» Воана изливалась из динамиков, расставленных по холлу. Хей в конце концов перестал говорить о технологии и биологии и начал рассказывать о некромантии, о материях из страны фей, управляемой всецело разумом, который не является ни полностью органическим, ни полностью неорганическим.

— На прошлой неделе я был в Аризоне, — сказал он. — Они изобрели такой маленький робот, размером с пылинку. Его невозможно увидеть без микроскопа. Энергию он получает, подключаясь к электрическому потенциалу мышечных волокон. Чтобы вырезать его из кусочков кремний-хитинового гибрида, они воспользовались лазером на свободных электронах.

— Звучит жутко.

Я огляделся в пустом холле. Один из служителей Центра ходил между столами, собирая кофейные чашки и бокалы, оставленные посетителями в антракте.

— Всего около гигабайта бортовой памяти, конечно, но ему и не надо быть особенно умным. Несколько тысяч таких роботов можно впрыснуть в блокированное кровяное русло и они просто будут ходить кругами, очищая артерии от бляшек.

— А как же отторжение?

Отторжение он отмел напрочь.

— Даешь им покрытие из миметического белка, и тело считает, что они принадлежат ему.

— Понятно. — Я закурил сигару.

— Я сильно ненавижу Лондон, — сказал он, искоса оглядевшись.

— Что?

— Лондон. Гнусный и чудовищный город. Не понимаю, как ты можешь здесь жить.

Я задумался.

— Да, — сказал я наконец, — да, я тоже не понимаю.

Он посмотрел налево. В нескольких метрах его телохранитель Майкл читал программу вечера в Барбикене, одновременно следя за убирающим служителем. Он заартачился и не позволил нам усесться на Озерной стороне — все эти балконы и окна, взирающие на нас, прекрасное укрытие для снайпера. Майкл относился к своей работе очень серьезно.