Тиран

Киний переплыл самый широкий участок реки. Вода глубокая, но мутная от ила, поднятого дождем или купающимися лошадьми. Ему было все равно — замечательно чувствовать прикосновение воды к коже, пусть эта вода и холодная. Он плыл, зажав в зубах хитон, отыскивая в сгущающихся сумерках Страянку.

Он нашел ее на отмели под высоким деревом. Страянка чистила коня; набирала песок на речном берегу и обтирала ноги рослой лошади, которая словно шла недавно вброд по крови.

Страянка улыбнулась.

— Он кусается, — сказала она по-гречески. — Не подходи близко.

Киний оставался на глубине. Он был рассудителен и радовался возможности просто побыть с ней, любоваться ее телом. Он начал кое-как стирать хитон. Немного погодя пошел за Страянкой к берегу, зачерпнул песка и стал растираться.

Ниже по течению раздавались крики и возгласы других ольвийцев. Судя по голосам, купающихся становилось все больше — и ольвийцев, и саков.

— Ты эйрианам, — сказала Страянка, оглядываясь. Отбросила черные волосы за голое плечо. Посмотрела вниз по течению, потом снова на него.

Он шагнул к ней. Она обняла его так, словно они тысячу раз репетировали это объятие, и ее рот нашел его губы так же легко, как руки в пожатии.

Они сплелись телами… на несколько мгновений, а потом Ателий крикнул:

— Здесь!

Они оказались в кольце Жестоких Рук и ольвийцев, все смеялись, шутили, сыпали непристойными замечаниями.

Киний кинулся в воду, чтобы скрыть правдивость их предположений; он по-прежнему держал Страянку за руку, и женщина, бросив коня, поплыла за ним. Потом они сохли нагие в теплом весеннем воздухе на траве, а мегаранин Агий и Аякс пели стихи из «Илиады» и греки, на потеху сакам, растирались оливковым маслом и стигилами. Потом Матракс и Страянка пели по очереди бесконечную песнь о любви и мести. Киний заметил, что к ним присоединился царь. Потом Страянка умолкла и села спиной к его спине, словно они старые боевые товарищи. Ей принесли одежду; она оделась и дала ему свободное одеяние из светлой кожи с такими же украшениями, как у нее. Одежда была варварская. Тем не менее он ее надел.

Царь сидел как на иголках, явно недовольный, потом отвернулся, когда Киний надел рубаху. Позже, когда Страянка поцеловала Киния — потянувшись за вином, — царь встал и гневно заговорил с ней по-сакски.

Страянка забросила за спину высыхающие волосы, взглянула на Киния и кивнула царю.

— Мой ум знает, — отчетливо сказала она. — И управляет моим телом.

Царь повернулся и ушел в темноту.

Теплая спина Страянки продолжала прижиматься к спине Киния, ее рука лежала в его руке, и он снова был счастлив, насколько может быть счастлив тот, кому осталось жить несколько недель.

Утром все войско лежало почти без чувств от усталости и пьянства, и уничтожить его могла бы горстка гетов. Киний никогда не видел, чтобы войско после победы вело себя иначе, но все же думал, что стоило бы выставить дозоры.

Опухоль на руке спала, и жар почти прошел, как будто речной дух вытянул весь яд. Киний встал одним из первых, выпил приготовленный синдами отвар и надел подаренную Страянкой кожаную рубаху.

Она, хоть и с экзотическим рисунком, чистая. А его военный хитон еще влажный и, несмотря на то, что, любуясь Страянкой, он пытался его отстирать, по-прежнему грязный. Все остальные его вещи пропали при отступлении — вероятно, остались в последнем лагере.

Царь подъехал, когда Киний разглядывал табун захваченных ольвийцами лошадей, стараясь выбрать подходящую. На его взгляд, все они были слишком маленькие.

— Думаю, пора поговорить по-мужски, — сказал царь, явно пытаясь держаться с достоинством. — Ты подарил мне большую победу. Я буду щедр.

Киний вздохнул и посмотрел на него.

— Я к твоим услугам, господин. — Он смотрел в землю, потому что не привык говорить о таком. Потом снова посмотрел на царя. — Речь о Страянке?

Царь не смотрел ему в глаза.

— После победы над Зоприоном — ты женишься на ней?

Киний пожал плечами.

— Конечно, — сказал он, ведь что-то нужно было сказать. Конечно, если останусь жив.

Царь наклонился.

— Возможно, такие виды на будущее не так уж заманчивы: она не гречанка, вдобавок свирепа. И не станет жить с тобой оседло, как твоя возлюбленная: она вождь Жестоких Рук — слишком влиятельная личность, чтобы стать подстилкой. А может, ты не сможешь на ней жениться: уже женат или обещал кому-нибудь.

Царь выбрал в корне неверный тон.

— Я гордился бы, если бы женился на этой женщине, — сказал Киний и понял, что говорит искренне.

Царь выпрямился в седле.

— Правда? — Он, казалось, был удивлен. — Она никогда не согласится жить в городе. Это ее убьет. — Теперь он смотрел Кинию в глаза. — Я жил в греческом городе. И знаю эту женщину. Она живет как вольная воительница. Твой город убьет ее.

Фантазируя вслух, Киний сказал:

— Я мог бы купить поместье к северу от Ольвии, и она приезжала бы ко мне.

Еще не закончив говорить, он рассмеялся.

Царь покачал головой.