Вольсхий поднялся, прихватив за собой папку с моим листком учета. А у меня голова разрывалась из-за бестолковых и болезненных попыток срочно придумать план. Ничего не выходило, и все больше склонялась попросить помощи у Сарона... но ведь даже он не знал всей правды и обо мне, и о нас с Вольсхим.
Глазки бегали по поверхности стола, пока взгляд не ухватился за маленькую тоненькую книжонку. Пока Вольсхий стоял ко мне (и к столу соответственно) спиной, разбирая ворох пыльных папок с личными делами, я не смогла отказать себе в любопытстве и схватила книжку.
Она была рукописной. Мелкий круглый почерк с волнообразными строчками мне уже доводилось видеть и не раз - он принадлежал старику-ректору. Это его личный дневник или... Услышав шорох сбоку, мне пришлось быстро вернутьпр взятое на место и заткнуть любопытство за шиворот.
- Можешь взять. Ты ведь интересуешься шагролой.
Шагролой? О чем это он? Аплодировать стоя, как собиралась, не стала, когда он вложил мне в руки рукописную тоненькую книжонку. На первой же странице шла речь о преобразовании энергии смерти в энергию жизни. «Он реально кое-что смыслит в теме!» - про себя воскликнула я и сглотнула. С тупой горой мышц бороться проще, чем с той же горой, но с мозгами. Уж сопоставить одно с другим у него тогда ума хватит.
- Я не возьмусь стать лидером тех, кто все равно будет отчислен, - с меньшей дерзостью, но с прежней уверенностью повторила я. - Не врите. Вы просто вышвырнете нас на улицу.
- Нет. - Вольсхий расслабился и облокотился о спинку ректорского кресла, - без проверки никто не будет отчислен. При несоответствии знаний уровню будет произведено его понижение, а не возврат документов.
Как же хотелось вывести его на чистую воду! Только возможности не было никакой. Тем более сейчас, когда у меня в руках то, что я искала столько лет! Если смогу поднять хоть одного мертвеца, хоть кости оживить, тогда смогу обмануть преподавателей и преследователей! Всем известно, что целители на мертвых воздействовать не могут, а Табол вряд ли наемникам расскажет, что сотворил такую удивительную меня.
Только мне нужно было научиться преобразовывать энергию жизни в энергию смерти, а в книжонке был описан процесс с точностью наоборот. Но я же умница! Разберусь как-нибудь, имея на руках пособие с примерами. Я так обрадовалась находке, что не заметила презрительно-заинтересованного взгляда Вольсхого. Увидев, тут же задумалась: а давно ли Вольсхий преподавал? Если хотя бы несколько лет. то в его глазах я - адепт, мало что из себя представляющий, но выставляющийся на все сто!
Требовалось срочно перевести разговор на менее опасную тему.
- Почему утром сработала пожарная тревога? - я положила ладони на колени, утихомирив нрав, и заглушила голос. Нельзя показывать вздорность и личную позицию, только кроткий нрав.
Какие-либо эмоции на лице нового ректора исчезли, оставив после себя мутное воспоминание.
- Разве вы не знаете, насколько страшен пожар в местах скопления энергии смерти? - я перешла на жалобный тон, попыталась показать соответствующее скорбное выражение лица Вроде бы даже получилось. По крайней мере, с Эржем всегда срабатывало. Да-да, у меня было на ком практиковать актерские навыки!
- Вчера всех адептов оповестили о временной замене сигнала подъема.
- Всех ваших адептов. - настояла я, выделив интонацией слово «ваших». - Ваших, - повторила на всякий случай, вдруг с первого раза до него не дошло. - Вы нас не просто подставили и убрали с глаз долой, насильно отправив в подземелье просто потому, что вам так захотелось. Какое вы имели право? Право тирана, обобравшего старика? Легко было вынудить нашего ректора подписать дарственную, правда?
Если Вольсхий решил разыгрывать из себя идеалиста, то сейчас он будет выкручиваться, «подчищать» свое «доброе» имя. Насколько «добрым» могло быть его имя передо мной? Репутация подгажена Но такой расклад мне не нравился. Если же останется засранецем, то будет немножко легче. Его просто нужно будет морально выжать и вложить в голову мысль о побеге. Тоже заграницу, как и прошлого реорганизатора.
Вольсхий скупо улыбнулся.
- Дед сам кого хочешь оберет. - фыркнул он. - Я соболезную тому, кто попытается его обмануть.
Дед? Ах, точно. Из головы совсем вылетело, что этот засранец являлся единственным внуком нашего старика-ректора. Я не знала, насколько сильно удивление отразилось на моем лице, но Вольсхий добил:
- Дарственная подтверждена кровью. Эта цитадель еще со времен замысла строительства принадлежала роду моей матери.
«Серьезный» разговор угас, так и не успев набрать той полноты важности, которая была обещана. Вольсхий смотрел на меня, я смотрела на Вольсхого. и этим примерно ограничивалось наше времяпрепровождение последние несколько минут, пока ему не надоело. Как-то через чур печально вздохнув, Вольсхий сложил кисти рук в замок на стол перед собой и неожиданно для меня спросил: