Тиран в шелковых перчатках

— Мы скоро снова с ней увидимся.

— Моя бедная маленькая Катрин, — всхлипывал Диор. — Я должен был лучше за ней присматривать.

— Ты все равно не смог бы ничего сделать. Каждый из нас идет по своему канату, натянутому над пропастью. Все, что мы можем, — помочь друг другу подняться после падения.

* * *

Пока они пробирались через многолюдный вокзал, Купер мельком увидела в толпе до боли знакомый профиль. Поначалу она не поверила своим глазам: «Амори?» Она застыла на месте как вкопанная и окликнула его, пытаясь перекричать шум:

— Амори!

Мужчина остановился, и на секунду ей показалось, что он не обернется. Потом он повернул голову, и она увидела фиалковые глаза своего бывшего мужа. Голова у Купер закружилась. Она оставила Диора и начала проталкиваться к Амори сквозь толпу пассажиров.

— Привет, Купер, — поздоровался он.

— Я не знала, что ты в Париже.

— Я тут проездом. — Он посмотрел поверх ее плеча. — А ты, я гляжу, все так же коротаешь время с этим, как его там…

— С Диором. Мы только что проводили его сестру. — Она пыталась восстановить дыхание. Встретить его здесь было все равно что получить удар под дых. Он сильно похудел с тех пор, как она видела его в последний раз. На нем была военная форма цвета хаки, на плече висела походная сумка, светлые волосы встрепаны. — У тебя есть время поговорить?

Он взглянул на часы:

— Да, у меня еще полчаса до отхода поезда. Можем выпить по бокалу вина.

Она все объяснила Диору, тот печально кивнул и поехал домой, чтобы в одиночестве приходить в себя. Они с Амори направились в «Голубой поезд» — обильно украшенный позолотой и настенной росписью станционный буфет. В переполненном зале им удалось отыскать свободный столик в углу. Амори заказал у замученного наплывом посетителей официанта сразу целую бутылку вина.

— Хорошо выглядишь, — вскользь бросил Амори, закуривая сигарету. Было заметно, что ему неинтересно ее рассматривать, его взгляд рассеянно скользил по залу. «Мне никогда не удавалось полностью завладеть его вниманием, — с горечью подумала Купер. — И уже не удастся».

— Ты тоже, — ответила она, но это в лучшем случае было полуправдой. Теперь, когда она присмотрелась к нему вблизи, стало очевидно, что Амори сильно исхудал, и, хотя это не нанесло сильного урона его красоте, вид у него был изможденный. Щеки глубоко вваливались, когда он затягивался сигаретой.

— Где ты был? — спросила она.

Он выдохнул дым:

— Я был в концлагере в Германии.

Купер вспомнились рассказы Катрин.

— Да, ты писал мне оттуда. Наверное, там было ужасно.

— На самом деле там было потрясающе. — Глаза Амори загорелись нездоровым огнем. — Я сейчас как раз еду обратно.

— Ты все еще собираешь материал для публикации?

— Я собираю его уже не одну неделю. За эту статью я точно получу Пулитцеровскую премию. — Им принесли вино, и он разлил его в пузатые бокалы. Купер прихлебывала вино маленькими глотками; Амори пил его, как воду, не отрываясь. — Это грандиозная история, бесконечная. Постоянно вскрываются все новые и новые подробности.

— Подробности чего?

— Всего. После того как мы расстались, я попросился на передовую. Мы были участниками и свидетелями тяжелейших боев. Люди гибли каждый день, наши потери были огромны. Офицеры выжимали из нас все соки. Мы пытались опередить русских на подступах к Берлину. Я был приписан к сто пятьдесят седьмому пехотному полку, когда мы освободили концлагерь. Он был огромным и расползался во все стороны. Вонь от того места чувствовалась за милю. — Амори снова наполнил свой бокал. — Трупы были навалены горами повсюду: в вагонах, в бараках, в газовых печах и крематориях. Не тела — скелеты. Некоторые из этих скелетов все еще передвигались, как будто им забыли сообщить, что они уже умерли.

— Я не хочу этого слышать, — тихо сказала Купер.

Он натянуто улыбнулся:

— Мы тоже не хотели этого видеть. А пришлось. Наших ребят, закаленных в боях ветеранов, выворачивало наизнанку, и они рыдали, как дети. Немцы все еще пытались сжечь очередную партию трупов, когда мы явились. Знаешь, что сделали наши сержанты? Они поставили эсэсовцев к стенке и расстреляли на месте. По-хорошему, те были военнопленными и умоляли пощадить их, но наши парни только перезаряжали магазины и палили по ним снова и снова.

— Господи…

— Пока не выросла еще одна гора трупов, на этот раз немецких. — Он прикурил от непотушенного окурка новую сигарету. — Я наблюдал за всем этим действом и спрашивал себя: а чем мы отличаемся от нацистов? Правосудие это или жестокий произвол?

— И каков был твой ответ?

— Ответ: такова человеческая природа. Таковы люди. — Амори засмеялся. Он выглядел, как обычно, невозмутимым, но в смехе зияла та же пустота, что и во взгляде, как будто он что-то безвозвратно утратил, лишился чего-то важного — не внешне, а глубоко внутри. — А потом к нам присоединились заключенные. Оружия мы им не дали, поэтому они убивали бывших надзирателей камнями, железными прутьями и даже голыми руками. Они убили нескольких женщин-охранниц, после того как сделали с ними кое-что похуже.

— Как ты мог на все это смотреть? — спросила Купер.