Тиран в шелковых перчатках

На развалинах мира, разрушенного войной и разграбленного завоевателями, прямо на глазах людей возникало видёние нового мира, в котором вновь воцаряются стиль и красота. Как будто после всех ужасов явилась команда эльфов и начала сшивать разорванную ткань мироздания. Купер подумала, что все это похоже на волшебную сказку. Выставка растрогала ее до глубины души и наполнила восторгом.

* * *

Генри по-прежнему не объявлялся, и Купер вновь окунулась в мир Диора и Берара. Когда Диор слишком уставал быть сиделкой у Берара, она нянчилась с Диором. У нее единственной были на это права, поэтому она отвечала за все перемещения и возила обоих мужчин по городу, пока длилась выставка. Большая часть ее статьи строилась вокруг гения Берара, потому что без его объединяющего художественного таланта «Театр де ла Мод» попросту не состоялся бы. Как сказал Диор: «Командовать несколькими десятками парижских домов моды — задача не для простого смертного».

Впрочем, примерно через неделю после открытия выставки, когда она печатала на машинке у себя в комнате, раздался звонок в дверь, и спустя минуту к ней заглянул Диор.

— Это Генри, — сообщил он, удивленно вскинув брови. — Он хочет с тобой поговорить. Сказать ему, чтобы ушел?

— Нет, — ответила Купер. Настало время встретиться с ним лицом к лицу и ответить за свой поступок. — Я хочу его видеть. — Собравшись с силами, Купер встала из-за прикроватного столика, который использовала как рабочий, и отправилась разбираться с Генри.

— Я пойду погуляю, — поспешно сообщил Диор, хватая с вешалки пальто и шляпу и дипломатично удаляясь.

Когда Диор ушел, Купер тут же начала не единожды отрепетированную речь:

— Генри, мой разрыв с Амори был настолько болезненным…

Но он выставил ладонь в предупреждающем жесте, останавливая ее:

— Я пришел извиниться.

Она даже отпрянула от неожиданности и спросила, заикаясь:

— За… за что?

— За все. За то, что настоял на венчании в соборе, хотя ты этого совершенно не хотела. За эти несчастные изумруды. И не только. Еще за то, что торопил тебя выйти за меня, хотя ты была к этому не готова. За то, что вынуждал тебя отбросить сомнения и игнорировал твои опасения. За то, что забыл, что ты уже пережила один неприятный опыт и не до конца от него оправилась. За то, что, страстно желая видеть тебя своей женой, принял твое предложение, которое ты сделала в момент, когда была одна и когда тебе было страшно. Мне не следовало этого делать, и мне ужасно стыдно за себя. За все это я приношу свои извинения. Мне остается только надеяться, что ты меня простишь и наши отношения на этом не закончатся.

— Ох, Генри!..

Теперь она видела, какую сильную боль причинила ему: виду него был такой, будто он не спал и не ел несколько дней подряд.

— Тебе не нужно ничего сейчас говорить. Я на некоторое время уезжаю из Парижа по делам. Но я вернусь, и если мне посчастливится, хотя я и не заслуживаю счастья, возможно, мы останемся друзьями.

Купер сглотнула ком в горле:

— Мы всегда будем друзьями.

Он кивнул.

— Если жизнь меня чему и научила, так тому, что никогда не стоит терять надежду. — Он положил руки ей на плечи и легонько поцеловал в щеку. — До свидания, Купер.

Когда дверь за ним закрылась, она подошла к окну и смотрела, как он быстрым шагом уходит по улице. Генри еще не успел затеряться в толпе, а она уже не видела его, потому что перед глазами все расплывалось от слез.

* * *

Ко второй неделе количество посетивших выставку «Театр де ла Мод» достигло двухсот тысяч человек. Все вырученные средства пошли в фонд Entraide Francaise — национальной организации взаимопомощи, созданной в годы оккупации, но в действительности в выигрыше оказались дома моды, триумфальные инсталляции которых произвели такой фурор. Великие французские модельеры, четыре долгих года вынужденные прислуживать нацистам, наконец-то снова стали создавать для французов одежду — пусть пока и в миниатюре.

Диора не было в числе чествуемых. Его имя даже не внесли в каталог выставки. Слава создателя чудесных маленьких моделей досталась его работодателю — Делону.

— Таково обычное положение дел, — оправдывался Диор перед Купер, когда она в павильоне выразила ему свое сочувствие. — Не переживай за меня, ma petite. Я вовсе не горю желанием оказаться в свете софитов, ты же знаешь.

— А я бы хотела, чтобы ты этого желал. Почему все почести должны доставаться месье Делону?

— Потому что он мой наниматель, — ответил Диор. — И я у него в неоплатном долгу.

— Однажды, — поклялась Купер, — твое имя будет сиять в свете огней.

Диор содрогнулся:

— Мама пришла бы в ужас. Она всегда запрещала, чтобы я писал свое имя на вывеске, как какой-нибудь лавочник.

— Но разве она не гордилась бы тобой? — поддела его Купер.

— О, ты ее не знаешь, — мрачно заметил Диор. — Плохо было уже и то, что я держал художественную галерею. А того, что я стал портным, она бы просто не пережила.

Они вернулись на улицу Рояль и столкнулись с невероятным зрелищем: огромное облако желтых бабочек[62] заполонило всю улицу.