Тирант Белый

Помещение нового героя Тиранта в контекст византийского романа помогает Мартурелю лучше прояснить и по-новому оценить такие категории, как «частный человек» и «судьба», «случай», которые являются — в той или иной форме — важнейшими образующими художественного универсума любого романа и которые были в наиболее четком виде представлены, в частности, в византийском романе[828]. Для Мартуреля, по-новому переосмыслявшего проблему соотношения утопии и реальности, понятия «частный человек» и «судьба» оказываются особенно актуальны, поскольку «авантюрное “время случая” есть специфическое время вмешательства иррациональных сил в человеческую жизнь»[829]. Настаивая на принципиальной возможности осуществления утопии в реальности именно благодаря усилиям протагониста, автор «Тиранта Белого», отдавая основную инициативу в руки Тиранта, одновременно исследует и пределы этой инициативы, границу свободы действий своего героя. Для этого, в частности, используется сопоставление моделей мира рыцарского и византийского романов.

Как указывает М.М. Бахтин, в греческом романе авантюрное время является чужим для героя, и, соответственно, вся инициатива в этом времени принадлежит иррациональным силам. В рыцарском романе преобладает все то же авантюрное «время случая», с той принципиальной разницей, что оно для героя становится «своим»[830]. Поэтому при всей своей зависимости от фантастических, иррациональных сил герой находится с ними в союзе и, соответственно, обладает гораздо большей инициативой, чем герой греческо-византийского романа. Кроме того, инициатива героя рыцарского романа повышается и благодаря появлению в нем «внутренней коллизии любви и социальных обязанностей»[831] рыцаря.

Мартурель, как уже отмечалось, сохраняя любовную линию, необычайно расширяет социальную сферу деятельности героя. При этом протагонист «выводится» из хронотопа рыцарского романа (лишь до некоторой степени смоделированного в английской части произведения), то есть перемещается из своего авантюрного мира в чужой. Не случайно в основной части романа постоянно подчеркивается мотив Тиранта-чужестранца. Это связано с тем, что рыцарь из Франции попадает в Греческую империю, и об этом часто говорят многие персонажи, в первую очередь — Кармезина. Закономерно, что тема фортуны возникает именно в Константинополе, причем «взаимоотношения» ее с героем рассматриваются в двух измерениях — в сфере любви и в сфере «социального поведения».

В целом взаимоотношения эти строятся следующим образом. В сфере «общественных» поступков фортуна в конечном итоге оказывается к герою благосклонной, поскольку Тирант действует во имя христианской веры, а фортуна подчиняется Господнему Провидению. В определенном смысле действие иррациональных сил в данном случае соответствует их действию в универсуме рыцарского романа. Недаром Тирант благодаря своим многочисленным достоинствам и неустанным усилиям побеждает турков, становится маршалом, а затем и цезарем Греческой империи. Но в любовной сфере, где герой раскрывается именно как «частный человек», фортуна имеет гораздо больше власти над ним и гораздо чаще оказывается враждебной. Не случайно он, храбрый воин и стратег, в любви оказывается, в общем-то, пассивен, нуждается в помощнике-трикстере (Усладе) и становится жертвой обмана героя-злодея (Заскучавшей Вдовы). Причем образ злодея, как указывает М.М. Бахтин, уже сам по себе достаточно явно ассоциируется с вмешательством судьбы.