Тираны. Императрица

Ли Ляньин протянул ей еще несколько листов — люди на них предавались удовольствию в разных позах и различных интерьерах. Одна пара устроилась прямо на брошенной на пол циновке, на другом рисунке дама забралась на высокое кресло и обхватила нависшего над ней кавалера ногами. Некоторые пары резвились на лоне природы, и художник с одинаковой тщательностью изобразил как точку совокупления, так и деревья, ручей, горные вершины и порхающих над головами любовников птиц.

На других картинках присутствовали сразу несколько девушек — в то время, когда господин обладал наложницей, служанки придерживали ее ноги или выступали наперсницами своей госпожи в ублажении мужчины.

Каждый рисунок Ли Ляньин сопровождал обстоятельным пояснением, не пренебрегая давать рекомендации и делиться различными хитростями, способными придать процессу любви особую чувственность и остроту.

— Но вы же, очевидно, никогда не познавали всю эту, как вы сказали, «премудрость» своим личным участием? — скорее утвердительно произнесла, чем спросила наложница. — Откуда же вам знать, что ваши советы верны?

Евнух кивнул:

— Вы совершенно правы, госпожа. Мое тело не способно достичь наслаждения от любовных игр, но мой разум свободен от пелены похоти и вожделения. Никто лучше евнуха не ведает всех тонкостей соединения мужского яни женского инь. Ни один человек не сочетает их в себе так, как мы. Искушенный сладострастник может поведать о взаимоотношениях мужчины и женщины не больше, чем обжора в недорогой забегаловке о тонкостях разных видов кухни. Знания таких людей широки, но не глубоки. К тому же чаще всего это лишь личные предпочтения. А то, что наложнице способен поведать евнух, подобно рассказу незрячего о шелесте листьев ивы и бамбука — никто, кроме него не способен уловить различие.

Орхидея внимательно посмотрела на своего учителя. Среди наложниц ходили слухи о невыносимом характере многих императорских слуг, лишенных своей мужественной составляющей. Этот недостаток они восполняли жестокостью по отношению к девушкам. Поговаривали, что некоторых пленниц дворца евнухи так сильно били, кусали и даже наносили им глубокие порезы ножами, что несчастных жертв попросту выбрасывали за ворота Запретного города, и остаток жизни им приходилось побираться, подобно тысячам других увечных попрошаек. Но Ли Ляньин производил на Орхидею впечатление разумного и сдержанного человека. Быть может, еще довольно юный возраст евнуха оберегал его от превращения в оплывшее телом и испорченное характером существо, каким становились годам к тридцати большинство подобных людей.

— Вы очень молоды, но ваши слова будто принадлежат зрелому мужу, — задумчиво промолвила наложница и в тот же миг осознала неловкость сказанного.

— Ничего страшного, госпожа, — Ли Ляньин едва заметно улыбнулся. — Вы не произнесли ничего бестактного. Конечно, мужчиной мне никогда не стать, но мое положение не самое плохое. Я был подвергнут операции очень рано — мне едва исполнилось пять лет. Иногда я испытываю легкое сожаление, но эти переживания не сравнить с муками тех, кто сполна познал горечь утраты. Вот кого жаль — успевших достичь юношеского созревания и отдавших мужскую силу в жертву служения во дворце. С потерей силы и плоти многие не могут смириться до конца своих дней, упорно ищут чудодейственные рецепты. Вера в то, что удаленное может появиться заново, заставляет их совершать безумства и дурные поступки. Я же существую, осознавая, что сумел выбиться из непроглядной нищеты и, возможно, избежать голодной смерти благодаря тому, что родители решили отдать меня в евнухи.

Орхидея позвала служанок и приказала приготовить чай. Когда ароматный напиток был разлит по чашкам, она двумя руками поднесла Ли Ляньину угощение — засахаренные ломтики фруктов и предложила сесть поближе к столику.

— Если моя просьба не покажется вам бестактной, как и недавние мои слова, не расскажете ли о том, как все случилось с вами тогда, в детстве? — осторожно спросила она, придав голосу как можно больше учтивости. — Не посчитайте это любопытством скучающей девушки, прошу вас.

— Тогда что же это, моя госпожа? — чуть видимая улыбка снова тронула губы евнуха.

Орхидея проникновенно взглянула в глаза Ли Ляньина.

— Я давно поняла, что каждому попавшему сюда приходится платить свою цену. В том числе и мне. Истории других людей, которым тоже несладко, помогают не пасть духом, не расклеиться от слез, как бумажный фонарь от дождя. Кроме того, ваша не по годам заметная зрелость ума говорит о перенесенных страданиях — одним образованием, какое бы оно прекрасное ни было, такого не достичь…

— Госпожа, я всего лишь ваш недостойный слуга, — возразил Ли Ляньин. — Смердящая уличная собака выше меня умом и чище сердцем.

Наложница грациозно махнула рукой:

— Оставьте эти этикетные самоуничижения для более подходящих случаев. Пейте чай и расскажите мне, не утаивая, как все произошло.