Тираны. Императрица

Восемь евнухов подхватили резной паланкин императора, возложили шесты на плечи и привычно зашагали в направлении Горного кабинета, откуда шла короткая и ровная дорога к Павильону воды. Укрытый за желтыми занавесками повелитель не мог видеть, как к управляющему подбежал толстый Ань Дэхай и, обмахиваясь веером, отдал негромкое распоряжение, подтвердив его взмахом руки в сторону сада под названием Тень платанов. Указанный путь был длиннее, но лица управляющего и носильщиков остались невозмутимы. Споро развернувшись, евнухи засеменили по горячим плитам дорожки, унося своего повелителя от видневшейся над кронами деревьев крыши Горного кабинета.

Сяньфэн, слишком утомленный утренними сборами, не обратил никакого внимания ни на наружную суету вокруг своего паланкина, ни на большее время следования до вожделенного Павильона. В голове его вяло, будто медузы у кромки берега, колыхались мысли о государственных делах.

Сводный брат правителя, энергичный и воинственный принц Гун, требовал предпринять немедленные меры — ударить разом и по заморским дьяволам, и по ненавистным тайпинам. Он заверял, что войска вполне способны на успешные действия, ведь разбить иноземцев в Гуанчжоу не составит труда. Пусть корабли англичан грозны, но на суше численный перевес на стороне императорской армии. А чтобы направить к берегам Поднебесной новые силы, белым варварам нужны время и средства. К тому же путь через множество морей изрядно истреплет их эскадры.

Сяньфэн не разделял боевого духа брата и склонялся к продолжению и без того затянутых переговоров, на которых из месяца в месяц применялась практика туманных обещаний, мнимых уступок или молчаливого игнорирования требований заморских наглецов. Иноземцы, будучи представителями молодой варварской культуры, стремились заполучить свое путем наскока и применения силы, и в этом с ними состязаться было бы опасно — технически белые дикари оказались развиты превосходно. Но душевным складом европейцы немногим превзошли малолетних детей — требовательные, жадные, своенравные и нетерпеливые, они явно терялись и запутывались в искусно сплетенной тактике переговоров, когда им сулили вожделенные сокровища, на деле оказывавшиеся миражами. Впрочем, император понимал, что бесконечно так длиться не может, и получил тому подтверждение — англичане и французы, не оставляя в покое юг Китая, уже встали на рейде неподалеку от Тяньцзина. А ведь от этого портового города до Пекина — всего три дня пути.

Но если стремления заморских дьяволов были ясны — ими двигала заурядная алчность, и посулы еще большей выгоды сдерживали их воинственность, то мятежники-чанмао доставляли правящей династии куда больше беспокойства. Восставшие крестьяне, возглавляемые сумасшедшим фанатиком, бывшим сельским учителем, ненавидели маньчжуров столь яростно, что могли объединиться с иноземцами для свержения императора.

«Тем из вас, — гласило воззвание длинноволосого главаря, объявившего себя воплощением бога, которому поклонялись европейцы, — кто сумеет схватить и привести собаку Сяньфэна или отрубить и доставить его голову, и тем, кто сможет схватить и обезглавить всех маньчжурских варваров, будут дарованы большие чины».

Россказнями про вселившегося в него бога неистовый мятежник Хун Сюцюань завораживал китайских простолюдинов и пытался заручиться поддержкой европейцев. Судя по донесениям, последнее у него выходило неплохо — армия тайпинов начала получать от англичан ружья и даже пушки. Лазутчики, проникавшие в лагерь бунтовщиков, возвращались далеко не все. Многих бдительные и подозрительные мятежники сумели раскусить, но еще большее число посланных двором разведчиков неожиданно переметнулись на сторону восставших. А те, кто возвращался, рассказывали удивительные вещи — будто бы иноземное божество действительно благоволило к предводителю бунтовщиков, наделяя его энергией невероятной силы. Говорили, что даже лицо вожака преобразилось от наложенной на него печати злого заморского духа и глаза его стали столь страшны, что Хун Сюцюань вынужден носить очки с черными стеклами.

От невеселых дум императора отвлек странный мелодичный звук, едва различимо доносившийся снаружи. Поначалу Сяньфэн решил, что это привычный шум в ушах и льющаяся вода фонтанов создали иллюзию, превратившись в сладкоголосое женское пение. Но быстро понял, что такого быть не может — слишком искусным казался голос.

Император прислушался. Затем отодвинул занавеску и без слов указал в ту сторону, откуда доносились чарующие звуки. Управляющий отдал команду евнухам, и те направились к воротам сада под названием Тень платанов.