Тирмен

— Валюха... Валентина, жена... Оп-перацию советует. Есть в М-москве профессор-ортопед... А все ты, дядя Петя! Ты виноват!..

От удивления старик чуть не выронил железный чайничек. Грехов он числил за собой немало, но в душманах служить не приходилось.

— Т-ты! — упрямо повторил Королек. — Как ты м-меня из т-тира выставлял, а? Дела на руках н-не имею, чем-то с-серьезным заняться надо... Говорил? В с-спину выталкивал, п-пугал дурдомом. Д-дело, дело.... В-вот и занимаюсь. Делом, блин!..

Петр Леонидович окинул взором исполнительного директора, враз потерявшего всякую бодрость. То ли знакомые стены тира, куда Артур не заходил года полтора, повлияли, то ли посерьезнее причина есть.

Причина с большими ушами.

— Чего от тебя Калинецкая хочет?

Сказал — и не обрадовался.

Артур скривился, взмахнул рукой:

— П-педер сухте!

Жилистый кулак впечатался в стол.

— Сука! С-сука! Сухте!..

Оставалось с надеждой посмотреть на спасенную некогда Настасью Кински. Может, образумишь? Женщина все-таки! Грустен был ответный взгляд киноактрисы. Если ты, тирмен, спасовал, куда мне, слабой?

— Допустим, — кивнул Петр Леонидович, когда Артур иссяк. — Давай для ясности: я эту... Кали на дух не переношу. Только прежде чем...

Хотел сказать: «Судить». Передумал.

— ... с дерьмом человека смешивать, встань на его точку зрения.

— К-кочку, — буркнул исполнительный директор.

— Пусть кочку. А вдруг соображалка лучше заработает? Значит, это Калинецкая тебя в начальники вывела... Понятное дело, ей верные люди нужны. Борис Григорьевич болен, сколько протянет — неведомо. Она — наследница, Черная Вдова. С кем работать прикажешь? Кто у нее под рукой? Вовик и Тимур, братья-акробатья? А ты ей парк грудью прикроешь, словно амбразуру. И через Союз ветеранов подсобишь, если что. Ты, как я понимаю, не спорил, когда предложили? Согласился?

Плакала сегодня Калинецкая, за «Бобу» просила. В голос, по-бабьи, рыдала, чуть ли не в ноги падала. Видно было: не врет ушастая. И в самом деле к горлу беда подступила. Старик особо не расчувствовался, но помочь обещал. Вот только «Тойоту» Кали-безутешная зачем-то к самому фонтану подогнала. Вдоль центральной аллеи, с ветерком.

Вроде как намекнула.

— С-согласился, — вздохнул Артур, скребя ногтем гладко выбритый подбородок. — Почему бы и нет? П-помочь — ладно, рука руку моет, н-не нами придумано. Разберемся! Только на хрена, дядя Петя, она под тебя к-клинья подбивает? Расскажи да расск-кажи: что и зачем у в-вас в тире творится? К-как учимся, как целимся, что вместо м-мишеней видим. Вроде как я ей Мальчиш К-кибальчиш, а ты, дядя Петя, военная т-тайна.

Старик даже чаем поперхнулся от удовольствия. Сравнил, однако!

— «Нет ли, Мальчиш, тайного хода из вашей страны во все другие страны, по которому как у вас кликнут, так у нас откликаются... » Артур, извини, но мы с тобой друг друга в дураках, кажется, не числим...

— Ха! — подхватил отставной сержант.

— Все, что ты в тире видел и слышал, узнать несложно. Вон у нашего вице-мэрчика любимые друзья, и те в информации купаются... Денег у мадам Кали хватает, тиров в стране много. С миру по нитке — голому петля. Узнала. И в какой банк она с этим знанием пойдет?

Не Королька старик спрашивал — самого себя. Насчет Артура он был спокоен. Горяч парень, да непрост. Нужное скажет, лишнее придержит. А если сглупит, распустит язык... Еще в Секторе статистики о подобном разговоры велись. Андрей Канари спрашивал, строгий товарищ Иловаев ответ давал, а остальные к обсуждению подключались. И каждый раз сходились на одном и том же. Легко прижать к ногтю мальчишку-ученика, взять за душу, вытрясти рассказку про лица-мишени, про выстрел-удачу. А дальше? Первая линия обороны — тирмен. Не даст учитель кадета в обиду, костьми ляжет.

... С костьми, правда, еще вопрос. По-разному кости ложатся.

Но это первая линия, отряд прикрытия. А что скажут умники, когда в гости пожалует Великая Дама? Услышит смелый да резвый музычку в пустом июньском лесу, почует ветерок от Ее вуали...

Выходи, кому по силам. Ратоборствуй!

Ну, допустим, найдется и среди тирменов паршивая овца. Предаст, продаст, выдаст по глупости, растечется лужей по жаркой бабьей простыне. Что дальше? Изменнику в заветный лес больше хода нет. Не пустят. Как не пускают Андрея Канари, продавшего тирменское первородство за пешаварскую похлебку. Двадцать лет пайку расхлебывает...

Не войти и чужаку на «плюс первый», в Ее владения. Разве что в качестве мишени? — листиком на дерево, шмелем над травой.

«Кто я? Я — твой друг... »

Вечная загадка тирмена: куда уходят те, кто отдал половинку жетона с четырьмя буквочками-паучками? Не знали — до поры до времени, когда своим собственным жетоном делиться придется. И Кондратьев не знал. Но предателям не завидовал.

— Короче, Артур... Панику брось, отнесись спокойно. Спрашивает — отвечай. Как именно отвечать, сам догадайся, не маленький. А насчет работы... Думай. Можешь, конечно, все бросить, уехать куда-нибудь в Шепетовку, на стройке лопатой махать. Только учти, в Шепетовке свои Зинченко с Калинецкой найдутся...