Тирза

Пот супруги был потом уязвимого человека. Поэтому надо было стереть его с себя немедленно. Хофмейстер обернулся, как будто ожидая, что у него за спиной стоит Тирза, но ее там не оказалось. Она была наверху, у себя в комнате и опять болтала по телефону. А может, ушла на кухню, притаилась там и подслушивала их разговор. Как настоящая шпионка. Он снова подумал о тех днях и долгих часах перед ее рождением. Ничего удивительного, что рождение Тирзы запомнилось ему намного лучше, чем появление на свет их старшей дочери. Он помнил даже лицо гинеколога. Того самого, кому он потом принес в подарок бутылку вина, дорогую, он выложил за нее почти тридцать гульденов. В одной руке у него была дорогая бутылка, а другой он держал Тирзу. «Вот и она», — представил он свою дочь и показал доктору помятого младенца с клочками темных волосенок, как у большинства новорожденных. Тирза появилась на свет сильно помятой, и прошло очень много времени, пока все складки расправились. Гинеколог взял подарок и пожелал молодому отцу большого счастья. А потом добавил: «Тяжелые роды часто приносят красивых детей, необыкновенных детей». И при этом посмотрел так, будто выдал профессиональную тайну.

— У нас все хорошо, — сказал Хофмейстер.

На одной руке у него висело полотенце, другой он сжимал рекламный проспект, который уже успел сложить несколько раз, а потом сунул его в задний карман брюк.

— У нас все хорошо, — повторил он. — Тирза успешно сдала выпускные экзамены. Два раза девять баллов, несколько восьмерок, только одна семерка. Ни одного результата ниже семи баллов. На следующей неделе она по этому случаю устраивает праздник.

Он говорил об этом с гордостью, но, как только замолчал, тут же понял, насколько нелепо рассказывать такое матери Тирзы. Вот почему о ней говорили гадости соседи и, возможно, о нем тоже. Нельзя стать чужим человеком родным детям. Они могли стать для тебя чужими, но ты для них — никогда.

Теперь, когда у него освободилась одна рука, он смог ущипнуть себя за нижнюю губу — он всегда делал так, когда чего-то не понимал или не мог принять решение.

— Как здорово, — сказала она. — Две девятки. Но я другого и не ожидала. А за что?

— Что — за что?

— За что ей поставили девятки? По каким предметам?

— Латынь. И по истории. А ты разве не знала? Тебе никто ничего не сказал? Совсем ничего?

Ее неосведомленность удивила его и даже слегка разозлила. Человек, который решил вернуться, пусть даже и на время, должен был для начала деликатно разузнать, что происходит в жизни дочерей и мужа. Значит, это все-таки был внезапный порыв — это ее возвращение, как и многое в ее жизни.

— А кто должен был мне рассказать? Иби? Я сто лет ее не слышала. Она никогда мне не звонит.

Он заметил, что она смотрит на его руку у рта. Он знал, что ее раздражал этот его нервный тик, и быстро убрал руку.

Она никогда не звонит. Его супруга пребывала в стойком убеждении, что это дети обязаны ей звонить. А не наоборот. Она была центром вселенной.

— Если я тебе не помешаю, — сказала она, — может быть, мы зайдем?

Они и в самом деле все еще неловко топтались в коридоре.

— Да, проходи, — пригласил он. — Я только что поставил ужин в духовку. То есть я хотел сказать… Он сейчас не в духовке, но он там был.

Она внимательно посмотрела на него. Она уже взялась за ручку чемодана, чтобы втащить его за собой в комнату, но снова отпустила ее и сказала:

— Конечно, я понимаю, что ты хотел сказать. Я точно знаю, что именно ты хотел сказать. Ты такой, да что там, ты такой, как всегда. В общем, ты совершенно не изменился.

Вот о чем не подумали христиане и все прочие верующие. Что встреча праведников в раю может превратиться в весьма неловкое мероприятие. Все эти вежливые разговорчики на небесах. Рукопожатия вместо того, чтобы обняться.

Он молча помог ей снять плащ, светло-голубой и незнакомый. Явно недешевый, это Хофмейстер сразу заметил. Она не любила дешевые вещи. Он осторожно повесил плащ на вешалку.

Он постепенно успокоился. У Хофмейстера все снова было под контролем. Так бывает в жизни. Люди исчезают. А иногда эти люди возвращаются, однажды вечером, в начале лета. Как раз в тот момент, когда засовываешь в духовку треску, но откуда же им было знать. И если в этот момент оглянуться назад, можно увидеть, как растворяются в воздухе все твои тщательно продуманные планы, как становятся видимыми призрачные догадки, всплывают на поверхность выводы, и куда ни глянь — миром правит стечение обстоятельств.

Теперь, когда он излучал уверенность и спокойствие, она вдруг замешкалась.

— Или ты не один? — спросила она. — У тебя кто-то есть?

Хофмейстер услышал, что из кухни вышла его младшая дочь. Так и есть, она подслушивала. Любопытство — признак развитого ума, но, когда в доме умный ребенок, родителям всегда нужно быть настороже. С умным ребенком никогда не знаешь, кто из вас за кем приглядывает. Тирза бросила на отца испепеляющий взгляд и пошла наверх по лестнице. Мимо своей матери, мимо голубого плаща своей матери, который ярким пятном висел на вешалке.