Тишайший (сборник)

Саввушка разглядел: на человеке иноземный, в позументах, мундир, сапоги высокие, с раструбами, на руках перчатки, на боку шпага. Шляпу человек кинул на стол.

– Берегись! – крикнул вдруг Саввушка.

Невзлюбивший дворянчиков меньшой брат, не спуская глаз с незнакомца, тянулся к ножу. Нож, видно, упал со стола. Как только в драке не подхватили!

Офицер, сидя, ботфортом шмякнул по руке татя.

– Они что, разбойники? – не теряя веселости, спросил незнакомец.

Тут Саввушка упал на колени:

– Помилосердуй! Он не виноват! Им языки Плещеев отрезал.

Человек поежился, улыбка сошла с его лица.

– За что же так?

– Они в кабаке спорили. Один говорил, что царь даст крестьянам волю, выход, а другой говорил, что все останется как было.

– Откуда знаешь, что Плещеев языки резал?

– В церкви слышал.

Офицер встал, потупил глаза и вдруг быстро поклонился тихому брату и буйному тоже:

– Не виноват, а прощения у вас прошу.

Опять задумался. Махнул рукой:

– Э-э! Если думать про все такое, служить будет невмочь. Спать лягу. Я в городе первый день, вы уж приютите.

Тугой на ухо согласно кивнул.

– Вот и славно… Пожалуй, на печи лягу, а то, – кивнул на меньшого, – как бы среди ночи не соблазнился глотку мне перехватить…

– Я с тобой полезу, – встрепенулся Саввушка.

– Ты кем же им доводишься? Сын? Бабы-то есть в доме?

– Не женаты они. Я – приблудный. Они меня взяли к себе, а тут вон чего приключилось.

– Давай-ка, брат, спать! Тебя как зовут-то?

– Саввушка.

– А меня – Андреем. Иноземного полка поручик Андрей Лазорев! – Поручик хмыкнул с веселым удивлением и тотчас захрапел.

2

Проснулся Саввушка в великой радости.

Всю ночь ему дом снился. Матушка в сарафане золотистом, в кокошнике, молодая, щеки круглые, ласковая. Братишки да сестренки за столом сидят, из двух чашек кашу едят пшенную, масленую, по краю с корочкой. У всех ребятишек головы гребнем частым чесаны, рубашки да платья на всех новые, братишки в сапожках, сестренки в желтиках. И будто бы и отец где-то близко, смотрит на семью, улыбается…

Спохватился Саввушка: «Разыскать бы отца, поглядеть бы на него живыми глазами, он, может, и оживет». Где только не лазил ночь напролет, по чуланам, в подполье, под печкой, в печурки заглядывал, под лавки, в сундук… И уж вроде бы найти должен был. Все к этому сходилось… Да черная сила как застучит в двери – Саввушка и проснулся.

Лежит и никак от сна не отойдет. Хорошо ему – своих видел – и горько – не успел на отца живыми глазами поглядеть…

Светло уже, печь теплая, во чреве ее гудит пламя. А тугой на ухо, старшой, в ступе сушеную репу для мазюни толчет.

Саввушка спрыгнул с печи; ночной благодетель исчез, не разбудил попрощаться.

Саввушка покрестился на иконы, вышел во двор по нужде.

Где-то в центре Москвы играла веселая музыка.

«Видно, вернулось войско, ходившее крымцев перехватывать», – догадался Саввушка. Ему хотелось побежать поглядеть, но боялся он оставить братьев одних. Старшой, кажись, переупрямил, печет пирожки, а там как знать…

Когда Саввушка вернулся в избу, младший брат сидел у окна, чинил распоровшуюся под мышкой шубу.

Мальчик умылся в темном углу, за печью, подошел к раскрасневшемуся от жаркого огня старшому.

– Я – вот он, чего мне сделать?

Старшой улыбнулся Саввушке и показал на лавку у стола.

Завтракать сели вместе. Старшой уже и щей успел наварить, и каши.

Братья ели трудно, давились, как гусаки. Саввушка то в чашку глазами упрется, то в окошко, чтоб на них не глядеть.

Вдруг ему показалось – по двору ходят люди.

– Там кто-то пришел, – сказал он братьям.

Старшой отложил ложку, пошел поглядеть. Вернулся бегом, толкнул брата в плечо, сам за топор, а брату на пестик в ступе показывает.

Саввушка тоже из-за стола выскочил, ухват в руки – и за братьями следом.

Во дворе пятеро молодцов из дворянского ополчения сбивали замки с амбаров и подклетей. С саблями, с пистолями, они делали свое разбойное дело открыто, не торопясь – разве посмеет жалкий торгашик из дома сунуться? Они даже не обернулись на звук открывшейся двери, и Саввушка, выбежавший последним, перепугался за грабителей: сей миг случится убийство, братья, грозя, крикнуть не могут. И тогда он сам закричал петушком, голос сорвался:

– Лупи татей!

Дворяне развернулись – щелчок дать, а на них – два сбесившихся быка. Кинулись вояки к воротам, один саблю уронил – не обернулся, только бы ноги унести.

Захлопнул тугой на ухо ворота, меньшой брат запер их да еще бревном припер.

Отошли братья от ярости, Саввушку с ухватом увидали, руки в боки – и хохотать, а из глоток вместо колокольчиков – стон да клекот.

Замки на амбарах поглядели, где что поправили, собрались со двора домой, и тут в ворота сильно застучали.

Братья в руки что потяжелей и Саввушке показывают: погляди. Саввушка на забор залез – ночной постоялец на коне, а с ним – солдаты иноземного строя.

Увидал мальчишку, рукой помахал:

– Грабители минули ваш двор?

– Как минули? Гостевали, да братья их чуть не прибили.

– Ну и слава Богу. Шалят нынче в Москве. А я тебя чего-то вспомнил, мимо ехали, вот и завернул… Будь счастлив! На Красную площадь едем, царя оберегать.