Тишайший царь и его время

«И царь оказался прав, — пишет С. Платонов. — Афанасьев «сынишка Войка» скоро вернулся из далеких стран во Псков, а оттуда в Москву, и Алексей Михайлович имел утешение написать А. Л. ОрдинНащокину, что за его верную и радетельную службу он пожаловал сына его, вины отдал, велел свои очи видеть и написать по московскому списку с отпуском на житье в отцовские деревни».

Письмо Алексея Михайловича к будущему патриарху Никону с описанием смерти Патриарха Иосифа, показывает, что у Тишайшего Царя в высокой степени была развита способность давать правильную нравственную оценку своим обязанностям и своему поведению с точки зрения нравственности:

«Вряд ли Иосиф, — замечает С. Платонов, — пользовался действительно любовью царя и имел в его глазах большой нравственный авторитет. Но царь считал своею обязанностью чтить святителя и относиться к нему с должным вниманием. Потому он окружил больного патриарха заботами, посещал его, присутствовал даже при его агонии, участвовал в чине его погребения и лично самым старательным образом переписал «келейную казну» патриарха, «с полторы недели еже день ходил» в патриаршие покои, как душеприказчик. Во всем этом Алексей Михайлович и дает добровольный отчет Никону, предназначенному уже в патриархи всея Руси. Надобно прочитать сплошь весь царский «статейный список», чтобы в полной мере усвоить его своеобразную прелесть. Описание последней болезни патриарха сделано чрезвычайно ярко с полною реальностью, при чем царь сокрушается, что упустил случай по московскому обычаю напомнить Иосифу о необходимости предсмертных распоряжений». «И ты меня, грешного, прости (пишет он Никону), что яз ему не воспомянул о духовной и кому душу свою прикажет». Царь пожалел пугать Иосифа, не думая, что он уже так плох: «Мне молвить про духовную-то, и помнить: вот де меня избывает!» Здесь личная деликатность заставила царя Алексея отступить от жестокого обычая старины, когда и самим царям в болезни их дьяки поминали «о духовной». Умершего патриарха вынесли в церковь, и царь пришел к его гробу в пустую церковь в ту минуту, когда можно было глазом видеть процесс разложения в трупе («безмерно пухнет», «лицо розно пухнет»). Царь Алексей испугался: «И мне прииде — пишет он помышление такое от врага: побеги де ты вон, тотчас де тебя, вскоча, удавит!.. «И я, перекрестясь, да взял за руку его, света, и стал целовать, а во уме держу то слово: от земли создан, и в землю идет; чего боятися?… Тем себя и оживил, что за руку-ту его с молитвой взял!» Во время погребения патриарха случился грех: «да такой грех, владыка святый: погребли без звону!.. а прежних патриархов со звоном погребали». Лишь сам царь вспомнил, что надо звонить, так уж стали звонить после срока. Похоронив патриарха, Алексей Михайлович принялся за разбор личного имущества патриаршего с целью его благотворительного распределения; кое-что из этого имущества царь распродал. Самому царю нравились серебряные «суды» (посуда) патриарха, и он, разумеется мог бы их приобрести для себя: было бы у него столько денег, «что и вчетверо цену-ту дать», по его словам.

Но государя удержало очень благородное соображение: «Дай в том меня владыко святый, прости (пишет царь Никону); немного и я не покусился иным судам, да милостию Божиею воздержался и вашими молитвами святыми. Ей-ей, владыко святый, ни маленькому ничему не точен!.. Не хочу для того: се от Бога грех, се от людей зазорно, а се какой я буду прикащик: самому мне (суды) имать, а деньги мне платить себе же?!» Вот с какими чертами душевной деликатности, нравственной щекотливости и совестливости выступает перед нами самодержец XVII века, боящийся греха от Бога и зазора от людей и подчиняющий христианскому чувству свой суеверный страх!»

VI

Традиционная точка зрения историков-западников такова: Московская Русь к началу царствования Петра в политическом, культурном, военном и экономическом отношении находилась на краю бездны. Если бы не Петр, Московская Русь рухнула бы в эту бездну.

Величие Петра заключается в том, что хотя и пытками и батогами, но он заставил жителей варварской Московии перенять от Европы начала европейской культуры. Вместо варварского Московского царства Петр в кратчайший срок создал по высоким образцам тогдашней Европы Российскую Империю. В этой европеизированной России все, абсолютно все, было выше по своей культуре, по своей морали, чем в допетровской Руси.

Вся эта схема есть стопроцентная историческая ложь, в одних случаях бессознательная, в других случаях сознательная — но в обоих случаях вопиющая ложь. Московская Русь на краю бездны не находилась.

Трафаретное изображение Московской Руси историками западного толка сводится к тому, что — Петр I:

Над самой бездной
На высоте, уздой железной
Россию вздернул на дыбы.