Тишина

Неожиданно он почувствовал себя ребенком. Услышал свое собственное звучание, оно было на девяносто процентов женским, он чувствовал себя женщиной — абсолютно все принимающей.

Он ощутил облегчение оттого, что хоть ненадолго можно не быть мужчиной. Не нужно ничего добиваться. К чему-то стремиться.

Он почувствовал любовь в кончиках ее пальцев. Вот сейчас — на короткое мгновение — его приняли. Просто так. Без каких-то особых причин. И вообще — безо всяких причин. Просто потому, что он есть.

Возможно, любовь приходит, когда два человека начинают принимать друг друга без оговорок. И пусть тебя зовут Каспер. И пусть ты всю свою жизнь бесстыжим образом врал женщинам — не исключая и той, которая сейчас гладит тебя по щеке, — врал так, что более уже неизвестно, где начинается действительность Всевышней и где кончаются твои собственные выдумки. И хотя ты перешел столько границ, что уже не знаешь, сможешь ли вернуться назад.

Он почувствовал какое-то беспокойство в ногах. Захотелось убежать. От невыносимой мысли, что такое мгновение почти со стопроцентной вероятностью никогда больше не повторится.

Она плавно перешла к «Bona Nox». Голос был одновременно ласковым и сильным.

Он почувствовал, как открывается тишина. Похожая на какую-то огромную руку, готовую подхватить его. Он открыл глаза. Над ним склонилась Синяя Дама. Она протирала ему лоб влажной салфеткой.

— Ты спал двенадцать часов, — сказала она. — Будешь жить. Дальше.

Чувственное восприятие усилилось. Окружающий мир был едва слышен — его почти не существовало. Он знал, что это объясняется присутствием игуменьи. С ним и прежде такое случалось — сначала с матерью, несколько раз с Максимилианом. С отдельными партнерами по манежу. Потом со Стине. С Кларой-Марией. Он дожил до сорока лет и пока не решился все-таки поверить в то, что слух коллективен. Когда два человека становятся ближе, то внешний мир сначала ослабевает, а потом постепенно перестает существовать. Потому что в такие мгновения для каждого из этих двух людей во вселенной существует только другой. Сейчас происходило то же самое.

Послышался шепот — это был его собственный голос.

— Она была нужна им, а может, и мальчик тоже, чтобы предсказать толчки. Дети, похоже, обладают чем-то вроде дара ясновидения. Они скупили дома в Сити, теперь они будут продавать их, в ближайшее время. Они не причинят детям вреда, во всяком случае, до тех пор. Она им нужна, они оба нужны. Чтобы заставить всех поверить, что толчков больше не будет. Надо подключать полицию.

— Это будет нетрудно, — ответила она. — Полицейские могут появиться здесь в любой момент. Вас с сестрой Глорией заметили.

Утреннее солнце, цвета белого золота, стояло низко. Поверхность воды была неподвижна, словно туго натянутая фольга. Неподвижная поверхность удваивала небесное светило. Городские кварталы были скрыты узкой полоской белой дымки. Все внешние звуки поглощались вниманием слушающей женщины.

Они могли бы находиться в любом мифологическом месте. Она хотела что-то ему сказать, без слов, своей тишиной — он не уловил, что именно.

— Тебе надо поесть, — произнесла она вслух.

Сестра Глория принесла ему на подносе еду — суп и хлеб. Он произнес короткую молитву и откусил кусочек хлеба.

— Как хорошо, что можно помолиться перед едой, — сказал он. — Молитва позволяет молящемуся пережить микроскопическую смерть и возрождение. Ты становишься частью божественной бесформенности. Потом ты воссоздаешься и воскресаешь, словно грудной младенец, — со всеми мозговыми клетками и всеми вкусовыми пупырышками, здоровой потенцией и слухом в целости и сохранности. В идеале.

— Даже если бы перед тобой предстал архангел, — заметила африканка, — ты бы не смог закрыть рот.

Он откусил еще булочки и подумал о матери. Булочка была только что из духовки, корочка была тонкой, блестящей и твердой как стекло. Хрустела она так, что было ясно: выпекали ее в керамической печи при высокой температуре, смазав предварительно смесью йогурта, масла и морской соли. Аромат был глубоким и сложным, словно аромат тела.

— В первый раз, когда я здесь оказался, — сказал он, — год назад, ночью, ты тогда ждала перед дверью Синей Дамы. Почему?

— Меня попросила мать Мария.

— Когда?

— Ранее в тот же день.

Суп был сварен на говяжьем бульоне, его вкус напоминал о вечной жизни и о том, что все живые существа поедают друг друга.

— Ранее в тот же день она не могла знать, что я приду.

— Она знала это давно. Мы видели тебя по телевизору. Я тогда еще нечасто бывала в Дании. Мать Мария любит иногда смотреть телевизор. Особенно цирк. Мы смотрели «Cirque du Soleil».[82] Она спросила, как зовут клоуна. Одна из сестер сказала: «Он датчанин». Тогда мать Мария сказала: «Он придет к нам в гости». И все. Ничего более. «Он придет к нам сюда в гости».

Каспер макнул хлеб в суп. Машинально прожевал.

— Мать Мария, — продолжала африканка, — говорила, что некоторые считают великих композиторов святыми, рожденными среди нас. Чтобы помогать всем нам. Тогда становится понятнее. Про Баха.