Тишина

— Помогите мне перебраться в инвалидное кресло. Люди совершали великие дела, находясь в инвалидном кресле. Хокинг, Айронсайд, Ирено Фуэнтес.

Ее уже не было рядом. Две монахини заняли ее место.

Где-то вдали он услышал громкое биение пульса. Не исключено, что это был его собственный. Он погрузился в забытье.

Клара-Мария сидела рядом с ним. Сначала он решил, что это реальность, и очень обрадовался, — наверное, она сбежала. Тут он заметил, что она сидит на церковной скамье. А в его комнате не было церковных скамей — должно быть, это галлюцинация, воспоминание. Но иногда как раз воспоминания поддерживают в нас жизнь.

Она сидела к нему боком. Как сидела при их третьей встрече. Третьей, и предпоследней.

Это было за две недели до отъезда в Испанию. Он отправился на улицу Бредгаде, в церковь Александра Невского. Церковь была закрыта, на дверях висела табличка, сообщающая, что церковь, русская библиотека и баня открыты для посетителей два раза в неделю. Он снова поехал туда на следующий день. Сначала казалось, что он единственный посетитель. Церковь ему показывал человек с седыми волосами, бородой и сильным русским акцентом.

Акустика церкви обладала совершенно необычной для церквей мягкостью, он отметил, что ее смело можно включать в книгу Беране «Концертные залы и оперные здания. Музыка, акустика и архитектура» — его любимое чтение наряду с мейстером Экхартом, весьма приятная акустическая порнография. В старике, показывавшем ему церковь, чувствовалась какая-то несвойственная мужчинам кротость. И одновременно усталость.

Направляясь к выходу, Каспер вслушивался в тишину.

— Кто-нибудь еще есть в здании, кроме нас с вами? — спросил он.

Лицо старика было непроницаемым. Каспер повторил вопрос.

— Никого. Только ребенок.

Каспер вернулся назад. Клара-Мария сидела у самого алтаря. Глаза ее были закрыты. Он простоял за ее спиной, наверное, минуты две.

— И на что это ты уставился, кузен Гас? — спросила она.

Они пошли назад к старику. У выхода Каспер достал тысячекроновую купюру, медленно сложил ее и засунул в кружку для пожертвований.

— Кто тут всем руководит, — спросил он, — кто высшая религиозная власть?

— Церковь относится к Белорусскому патриархату.

Каспер ждал. Старик оглянулся. Словно для того, чтобы удостовериться, что вокруг действительно никого нет.

— До революции этот приход подчинялся митрополиту Московскому. Потом возникли разногласия.

Теперь за его усталостью Каспер услышал печаль.

— А другие приходы в Дании?

— Они относятся к другим синодам.

— Их не исключают? Не отлучают от церкви?

Мужчина открыл дверь.

— Восточная церковь не отлучает. Она децентрализована. Патриарх в Константинополе является primus inter pares.[67] Но каждый приход в принципе может объявить автономию.

— А Приют Рабий?

Печаль и усталость превратились в страх.

— Они возвели в сан митрополита женщину. Это означает, что они вышли из Церкви. Женщина не может подняться выше дьякона. Это противоречит Священному Писанию.

На мгновение все трое остановились в дверях. На границе между аукционными залами, автомобилями, ресторанами, гостиницами улицы Бредгаде с ее блистательной проституцией. И церковью с ее двухтысячелетней традицией и средневековыми порядками, которые в самом ближайшем будущем могут быть безвозвратно утрачены. Каспер с большим трудом поборол неожиданно возникшее желание поднять старичка на руки и покачать.

— Спасибо за экскурсию, — произнес он.

Его машина стояла на верхнем этаже парковки на улице Дронингенс Твэргаде. Клара-Мария шла рядом с ним. Его всегда занимало, как по-разному люди ходят вместе. Девочка шла, полностью погрузившись в себя и одновременно чутко прислушиваясь к ритму его системы, — казалось, они вместе исполняют безмолвный дуэт.

На парковке они постояли минуту возле машины. Перед ними высился купол церкви Александра Невского.

— Наша подруга, — заметил Каспер. — Маленькая мать Мария. Она оказалась крепким орешком. Под рясой. Оказывается, она откололась.

Девочка подняла на него глаза.

— Большая мать Мария, — сказала она. — И она не откололась. Это те, кто не поспевал за ней, откололись.

Он услышал, как краснеет, прежде чем почувствовал, как горят щеки. Сначала он не понял, в чем дело. Потом осознал, что ребенок сделал ему замечание.

Они поехали на север по Странвайен и не обменялись ни словом, пока не добрались до места. Когда они подъехали, девочка заговорила.

— Я хочу сама припарковаться.

Он остановился, отодвинул сиденье назад, она села перед ним на край сиденья. Ей приходилось вытягивать шею, чтобы смотреть через лобовое стекло.

Она не доставала до педалей. Но передачи переключала безошибочно. Похоже, ей уже приходилось водить машину.

— Я тренируюсь, — сказала она. — Ведь ты когда-нибудь подаришь мне космический корабль.

Они остановились у вагончика. Двигатель еще работал.