Тишина

"Вальтер", - думал он. - Избавиться от "вальтера" - сегодня, сейчас. Его очень просто могут найти в сарае. Выбросить. Выбросить! И - ничего не было. И нет никаких доказательств. Главное - улика. Уничтожить ее! Выбросить эту память о войне!"

Константин встрепенулся, как бы прислушиваясь к самому себе, в нерешительности встал: тело ломало, болели икры - это так не чувствовалось, когда без единого движения сидел он в мутной дреме после бессонной ночи.

"Так, - рассчитывая" подумал Константин. - Взять ключ от сарая. Вернуться с охапкой дров. В коридоре не наткнуться на Берзиня, который в это время дома. Он рано приходит с работы. Впрочем, что это я? При чем тут Берзинь? Я иду за дровами. Как ходят все. Спокойно, надо спокойно".

Когда он надел куртку и вышел из парадного, холодом защипало ноздри. Двор был тих, пуст; закат из-за крыш падал на сугробы, был багрово-ярок, еще по-зимнему крепко схватывал вечерний морозец в колючем воздухе. И низко над двором, окутываясь дымом печей, висел над трубами прозрачный тонкий месяц.

Скрип снега, раздававшийся под ногами, казалось, достигал крыш; отталкиваясь, возвращался с неба - Константин по темнеющей тропке пошел на задний двор.

Он вдруг остановился в двух шагах от сарая.

Дверь сарая была открыта. Звучали голоса, и кто-то возился, покашливал там.

"Кто в сарае? Берзинь? С кем?"

– Вы, Марк Юльевич? - спросил он очень громко, позванивая связкой ключей, узнав покашливание Берзиня. - Добрый вечер! Как говорят…

За порогом на чурбане сидел Марк Юльевич в очках, завязывал кашне, обмотанное вокруг горла, толстое лицо было лиловато-красное от заката. Он подтолкнул на переносицу очки, ответил тоном занятого человека:

– Да, да. Это я… Это мы… - Нацелился колуном и, сидя, ударил по березовому поленцу; оно треснуло стеклянным звуком. - Что? - с задышкой проговорил он. - Тома! Подавай мне, пожалуйста, короткие… Я выбился из сил.

За спиной его в углу сарая горела свеча, вставленная в горлышко бутылки; заслоняла ее закутанная в платок фигура Тамары; она выбирала поленья; прижимая их к груди, как ребенка, носила к отцу.

– Это дядя Костя? - сказала она и бросила полено, поправила волосы на виске. - Это дядя Костя? - Она, видимо, сразу не разглядела его в полутьме, подошла вплотную, несмело спросила: - Вы за дровами? Вы?..

Она тихонько опустила чурбачок на землю, напротив Марка Юльевича, все не отводя от Константина спрашивающих глаз, и проговорила опять:

– Дядя Костя?..

Берзинь сердито, шумно высвободил колун из полена, отдуваясь, простонал!

– Дети, дети, задают столько вопросов - можно сойти с ума! Да, я устал слушать вопросы! Да, да! - сказал он в голос и ударил колуном по полену. - Он за дровами, это ясно? Он ничего не потерял в сарае, это ясно? В школе ты учила стихи? "Откуда дровишки? Из лесу, вестимо!" Ты учила эти стихи? А мы берем дрова из сарая!

Константин, уже не звеня ключами, смотрел не на Берзиня, не на затихшую Тамару - смотрел на слабый и сухой червячок свечи над грудой сдвинутых дров.

Там, в этом месте, был спрятан "вальтер", завернутый в носовой платок. Сверток этот был запрятан им на уровне гвоздя, забитого в стену, где постоянно висела ножовка.

Дров на прежнем уровне не было. Они были разобраны. И он тотчас же вспомнил, что тогда ночью спрятал пистолет в дровах Берзиней, твердо зная, что у них никогда не будут искать его. И, оглушенный внезапным ужасом и стыдом, Константин взялся за покрытую ледяной и скользкой плесенью бутылку со свечой, обвел взглядом Берзиней.

Оба они безмолвно, с каким-то объединенным сочувствующим вниманием глядели на него, на свечу, которую он тупым движением переставил на другое место; язычок свечи заколебался.

– Вы… - сказал он и замолчал. И глухо договорил: - Не буду мешать. Простите…

Берзинь закивал странно и часто, полукашляя в нос; свеча дробилась в стеклах его очков, и рядом с его лицом белело лицо Тамары, - он видел ее изумленно наползающие на лоб брови. Она откинула платок, выгнув свою еще по-детски беспомощную шею, готовая что-то сказать, но не говорила ничего.

И он почувствовал себя как в душном цементном мешке и быстро пошел к двери; на пороге сказал:

– Простите меня, Марк Юльевич.

– Нет! Мы уходим! Томочка, возьми дрова! Мы мешаем соседу! Мешаем! - Берзинь вскочил, двигая локтями, головой, как будто собираясь бежать; концы кашне мотались на его груди. - Сопливая девчонка! Что ты сидишь, я тебя спрашиваю! - срываясь на фистулу, крикнул Берзинь, оглянувшись на дверь. - Сопливая наивная девчонка! Куда ты запускаешь глаза? Где твоя вежливость? О-о! Думать! В первую очередь человек должен думать!.. - Берзинь постучал указательным пальцем себе в лоб. - Мы живем в коллективе. Мы должны уважать соседей. Мы уходим из сарая!

– Папа! - закричала Тамара возмущенно. - Не кричи! Мне стыдно за тебя! Почему ты боишься? Если у тебя не хватает смелости, я сама объясню Константину Владимировичу! Константин Владимирович! - Она перешла на шепот; - Константин Владимирович… Сегодня… мы брали дрова… И вы знаете… у нас…

Константин обернулся.