Тишина

– О себе не думаешь, ох, много болтаешь, парень. Ты институт кончаешь, Сергей… Видишь, имя даже твое знаю. Давай по-простому, я тоже воевал, - с неумелой мягкостью заговорил он. - О себе подумай, тебе институт закончить надо, инженером стать. А можешь его и не закончить… Я воевал, и ты воевал. Я коммунист, и ты коммунист. Жизнь свою не порть. Я в лагерях видел Всяких. Где у отца троцкистская литература?

Сергей молчал: крупные капли шлепались в щепу, одна попала Сергею за ворот, ледяным холодом поползла по спине. Он проговорил насмешливо:

– Вот здесь, за дровами, в подвале с подземным ходом. Ну ищи, откидывай дрова! Найдешь!

– Смеешься, Сергей?

– Плачу, а не смеюсь.

– Та-ак.

Старший лейтенант вплотную приблизил белеющее лицо к лицу Сергея, заговорил, тяжеловесно разделяя слова:

– Смотри… другими… слезами… умоешься. - И резко возвысил голос: - А ну выходи из сарая!

В комнатах все носило следы чужого прикосновения - валялись книги на стульях, на диване, на полу; настежь были открыты дверцы буфета, книжного шкафа, шифоньера, выдвинуты ящики стола - все как будто насильственно сместилось, было сдвинуто, неопрятно обнажено.

Капитан, обтирая покрасневший носик, уже устало ссутулился за обеденным столом, писал что-то автоматической ручкой, слезящиеся глаза его на сером немолодом лице моргали страдальчески - он дышал ртом, лоб морщился, короткие брови изредка подымались, как у человека, готового чихнуть и сдерживающего себя.

Перед ним на скатерти лежали на свету два обручальных кольца - отца и матери, хранимых почему-то отцом, наивно светились позолоченные старинные серьги матери, кажется, подаренные ей молодым Николаем Григорьевичем еще в годы нэпа, слева стопкой лежали телефонная книжка, документы, бумаги, старые письма.

– Есть еще золотые вещи и драгоценности? - спросил капитан, обращаясь к Асе утомленно.

– Нет, - шепотом ответила Ася. - Нет, нет…

Капитан склонился над бумагой - светлая капелька собралась на кончике носа, звучно упала на бумагу. Он через силу сделал нахмуренное лицо, вместе с кашлем продолжительно высморкался - вся маленькая сухая фигурка заерзала, зашевелилась, щеки покраснели, и было жалко, неприятно видеть его старательно скрываемое смущение. По-прежнему хмурясь, он смял платок, сунул в карман, сказал тихим голосом старшему лейтенанту:

– Кончайте.

Тот, упершись кулаками в стол, напружив плоскую шею, медлительно, точно не слыша капитана, читал то, что было написано на бумаге, облизывая губы, думал сосредоточенно.

– Буфет, - наконец сказал он и показал кивком на буфет. - Входит в опись?

– Пожалуй.

Капитан опустил матового оттенка веки, взял ручку. Терпеливо проследив за движением сухонькой руки капитана, старший лейтенант, крепко ступая, вышел в другую комнату, споро собрал на письменном столе бумаги Сергея - записную книжку, письма, - вернулся, положил все это перед капитаном, сказал что-то коротко ему на ухо.

– Пожалуй, - ответил капитан, помедлив, и маленькой своей рукой стал собирать бумаги в кожаный портфель.

Он встал.

И Сергей понял, что, несмотря на свое звание, капитан этот тайно побаивается старшего лейтенанта, его наглой решительности и что вследствие этого старший лейтенант, несмотря на низшее свое звание, имеет большую власть, что они оба, делая одно дело, остерегаются, не любят друг друга. И, поняв это, чувствуя злое отвращение к ним обоим, сказал:

– Вы взяли мою записную книжку, мои письма. Они не имеют никакого отношения к отцу.

Старший лейтенант, поиграв желваками, глянул на ручные часы; капитан застегнул плащ, надвинул фуражку так, что выпукло стал выделяться бугорок затылка, и первый последовал к двери, неся портфель.

– Выходи, - махнул пальцем старший лейтенант Фатыме, и она, казалось, все время ареста и обыска дремавшая на стуле, в углу комнаты, вскочила в полусне, заспешила, переваливаясь толстым телом, в коридор.

Выходя последним, старший лейтенант распрямил грудь, задержав воздух в легких, зорко прицелился зрачками на Сергея, козырнув, проговорил обещающе:

– Еще встретимся, Сергей Николаевич.

И перешагнул порог, не закрыв двери.

Все было кончено. Даже в коридоре потушили свет. Все неожиданное и насильственное ушло с ними, исчезло вместе с затихшими шагами на крыльце. Все стихло, только дверь еще была открыта в темноту коридора.

Сергей вскочил с дивана и так бешено, изо всей силы хлопнул дверью, что от косяков посыпалась штукатурка, зазвенели стекла в окнах. Он заходил по комнатам, наступая на книги, на разбросанную по полу бумагу, будто жадно искал что-то и не находил, потом бросился к окнам, распахнул форточки в серую муть утра, глотнул сырой воздух, как воду.

– Проветрить, проветрить! Проветрить, к чертовой матери! - говорил он. - Все к чертовой матери! Ася, Ася, дай мне папиросы, у меня в кармане!.. Или есть у нас водка, есть водка? Что-нибудь выпить… - заговорил он срывающимся голосом, стоя к Асе спиной около форточки.

Ася крикнула со слезами:

– Сергей, что с тобой?.. Сережа!