Он разжимает руки и кладет их мне на подбородок, в то время как я все еще держу его за запястья. Я вижу, как его мучают эмоции, когда он признается:
— Я не хочу ненавидеть тебя.
— Все в порядке. Я по своей сути принадлежу тебе.
Я подпрыгиваю, когда громко звонит телефон, прерывая наш разговор. Я бросаюсь к нему, чтобы ответить, и говорю Мануэлю, чтобы он прислал агента из Sotheby's.
Когда я вешаю трубку, Деклан подходит ко мне и обнимает меня. Я обнимаю его и прислушиваюсь к его сердцу, надеясь, что успокоила его достаточно, чтобы снять с него вину за свои чувства. К тому времени, как раздается стук в дверь, мы оба спокойны и чувствуем себя лучше после вспышки гнева.
— Доброе утро, — приветствует агент, пожимая руки мне и Деклану. — Я Рэй, приятно познакомиться.
— Спасибо, что пришли так быстро, — говорит Деклан. — У нас просто мало времени, и нам нужно разобраться с этим имуществом.
— Конечно. Если вы не возражаете, могу я осмотреться?
— Пожалуйста.
Деклан ждет в гостиной, пока я показываю Рэю пентхаус, он делает заметки и задает несколько вопросов. Затем мы садимся за обеденный стол.
— Сколько помещений было изначально? — спрашивает Рэй.
— Это было четыре квартиры, прежде чем ее переоборудовали в одну.
Задав еще несколько вопросов, он достает листок с описанием и начинает набирать цифры на своем калькуляторе.
— Во—первых, могу я спросить вас, за какую сумму вы хотели продать?
— У меня ничего такого не было на уме. Я даже не знаю, для чего это купил мой муж, — отвечаю я, почти морщась при слове «муж», и это, должно быть, тоже гложет Деклана.
— Когда я объединяю все вместе, — начинает Рэй, — я думаю, что хорошей отправной точкой для этой квартиры будет сумма, близкая к десяти и девяти десятым миллионам.
Мне все равно, за что продается это место, я просто хочу его выбросить. Мы все равно не оставим эти деньги себе.
— Звучит неплохо. Когда мы сможем внести его в список?
— Это, честно говоря, зависит от вас. Как только вы будете готовы, я могу прислать фотографа, чтобы он сделал снимки. Как только мы об этом позаботимся, мы сможем разместить эту собственность на нашем сайте в течение двадцати четырех часов.
— Отлично.
— Сначала нам нужно кое—что сделать, — добавляет Деклан.
— Конечно. Позаботьтесь о том, что вам нужно, и позвоните мне, когда будете готовы двигаться дальше.
Мы встаем, пожимаем друг другу руки, и я провожаю Рэя до двери, благодаря его за уделенное время.
— Что нам нужно еще сделать? — спрашиваю я после того, как закрываю дверь.
— Нам нужно нанять упаковочную службу, чтобы все отсюда вывезти.
— Что мы собираемся со всем этим делать?
— А как насчет его родителей? Не могла бы ты позвонить им и сообщить, что ты продаешь квартиру, и узнать, не хотят ли они, чтобы мы все перевезли на склад?
— Я думаю да, — отвечаю я, чувствуя, как меня охватывает страх.
— Это должно быть сделано.
— Я знаю, — вздыхаю я. — А как насчет тебя?
— Что ты имеешь в виду?
— Они будут настаивать на встрече со мной. Я имею в виду, что, по сути, я невестка, и одному Богу известно, что они думают обо мне после того, как я сбежала из страны сразу после похорон Беннетта. Если я встречу их, ты не сможешь пойти со мной.
— Ты их не увидишь.
Я не хочу спорить с его указом.
— Давай, звони им.
Я иду на кухню и включаю старый телефон Беннета, чтобы узнать номер его матери. Прежде чем позвонить, я делаю глубокий вдох.
— Включи громкую связь, — инструктирует Деклан.
После нескольких гудков звонок соединен.
— Алло?
— Кэрол, это я, Нина.
— Нина! — восклицает она. — Боже мой, мы все так беспокоились о тебе. Ты в порядке, дорогая?
— Да, я в порядке.
— Где, черт возьми, ты была?
— Просто путешествую, — говорю я ей. — Мне жаль, что я так быстро убежала, ничего не сказав, мне просто нужно было уйти.
— Где ты сейчас?
— Вообще—то, вернулась в Чикаго, но ненадолго.
— Могу я навестить тебя?
Я смотрю на Деклана, и он качает головой.
— Эм, я не думаю, что это хорошая идея, Кэрол.
— Нина, ты все еще часть нашей семьи, — говорит она, ее голос дрожит от слез.
— Я знаю, но так проще. Послушай, я хотела кое о чем с тобой поговорить.
— Да. О чем?
— Я выставляю пентхаус на продажу.
— Ты продаешь его? — Дрожь в ее голосе переходит в шок.
— Он слишком большой, и я не останусь здесь в любом случае. Я больше не могу тут жить, это слишком больно. Все здесь напоминает мне о нем, — говорю я ей, изображая свою печаль вдовы.
— Я понимаю, просто трудно видеть, как то, что он создал, уходит.
— Я собрала несколько вещей на память о нем, — вру я. — Но все остальное, мебель, его одежда... Мне было интересно, не могли бы вы мне помочь.
— Все, что тебе нужно, — говорит она. — Чем я могу помочь?
— Ничего, если я все упакую в коробки и отправлю на склад?
— Ты уверена, что не хочешь ничего из этого?
— Я уверена. Я больше не могу смотреть ни на что из этого, это слишком больно, — говорю я голосом, переполненным печалью. — Я должна заставить себя двигаться дальше.
— Двигаться дальше? — плачет она.
— Прости, но я должна... ради себя.