Тишина моих слов

За окнами темно, и я жду Леви. Сара заснула на диване с книжкой на животе, Лина сидит рядом и, поглаживая Мо, таращится на меня, словно я какой-то цирковой аттракцион.

– Ну, скажи еще что-нибудь. Ну хоть словечко!

Но я, бросив на нее раздраженный взгляд, только вздыхаю. На сегодня мои возможности исчерпаны.

В дверь стучат, и сердце у меня делает сальто. Прихватив рюкзак и вязаную кофту, исчезаю, не дожидаясь протестов Лины.

Леви улыбается мне во весь рот, когда я буквально врезаюсь в него.

– Похоже, кто-то сильно торопится. Ну, и куда ты меня похищаешь? На улице темно и жутко страшно.

Пихнув его кулаком в бок, тяну за собой. Мы покидаем надежные стены «Святой Анны» и через парковку идем к скамейкам. Воздух свеж и прохладен, ночь ясна, на небе уже видны отдельные звезды.

– Ну, Ханна, говори уже! Что ты затеяла?

– Начать все сначала.

Да, именно в этом и состоит мой план. Я хотела бы начать все сначала. Но забывать я ничего не хочу. Хочу и дальше думать об Иззи, продолжать разговаривать с ней, рассказывать ей обо всем. Но теперь по-другому. Не так, чтобы это разрушало и съедало меня. Я опять хочу улыбаться, думая о ней.

– Начать все сначала, – эхом отзывается Леви. У скамеек мы останавливаемся, и я снимаю рюкзак.

– Да. Я не хочу больше все время тосковать. – Я не смотрю на Леви, но он заставляет меня.

Он поднимает мой подбородок.

– Взгляни на меня. Пожалуйста! – И я делаю это. – Ты ведь понимаешь, что за один день не получится, да?

Закусив губу, я киваю. Да, понимаю.

– И ты понимаешь, что в определенном смысле всегда будешь тосковать. Когда больше, когда меньше. Иногда ты будешь на время забывать о тоске. Но она всегда будет возвращаться. Просто однажды станет не так больно.

– Я должна попробовать, – хрипло шепчу я.

– И я тебе помогу. Когда-нибудь станет легче, и болеть будет меньше. Боль приглушится, не будет такой острой. – Пальцы Леви скользят с моего подбородка по шее к плечу. – Начать сначала. Для этого тебе нужно сперва простить себя, Ханна. Может случиться, что…

Он не договаривает до конца, но я понимаю и так. Может случиться, что я никогда этого не смогу. Леви не пугает меня, а пытается защитить от разочарований.

– Знаю, но начать я хочу не с этого. Мне нужно сперва… мне нужно отпустить Иззи.

Повернувшись к рюкзаку, я раскрываю молнию и достаю содержимое – блокнот, спички и свечу. На какой-то миг я готова передумать и сложить все обратно. Закрыть рюкзак, вернуться и продолжать жить, как раньше. Готова опять лишиться слов и погрузиться в скорбь. Боль еще очень сильна, и Леви прав: до конца она не исчезнет никогда.

Но этот миг проходит. Я больше не хочу убегать.

Пальцы мои движутся по бумаге, по письмам, по словам, что я написала для Иззи за последние дни. Пришла пора отослать их.

– Ты уверена, что мне стоит присутствовать?

– Иначе я бы тебя не попросила или уже прогнала. – Хочу пошутить, но попытка с треском проваливается, голос у меня совсем слабый. Нет сил и у меня самой.

Я выдираю из блокнота страницу за страницей, пока в нем не остаются одни чистые. И мне вспоминается мысль о том, что блокнот выглядит так, будто в нем никогда ничего не записывали. А записывали очень много. Записывали мысли, чувства, слова, записывали воспоминания, страхи, мечты, записывали вопросы, а порой и ответы. В нем встречались чувство вины со смелостью, Ханна с Иззи.

Я бросаю последний взгляд на письма. Перечитываю последнее. Там всего три предложения. Три коротких предложения, в которых заключено гораздо больше, чем кажется.

Ставлю свечу на землю и опускаюсь перед ней на колени.

Спичка крепко зажата в руке, пальцы захватывают ее, и она резко проходит по боковой стороне коробка. Треск, шипение. Вспыхивает пламя. Давно знакомая картина. Поднеся спичку к свече, к еще новенькому белому фитилю, жду, пока он зажжется. Спичка гаснет, и я кладу ее на землю рядом со свечой, которая, чудесно мерцая, только одна теперь и дает свет.

Она выглядит, как та, что я зажгла в ту ночь. Я купила такую же новую, и никогда еще не находила в себе сил ее зажечь. Никогда этого и не хотела. Нет, я хотела лишь постоянно иметь при себе напоминание о том, что она натворила. Что натворила я.

Эта свеча, такая прекрасная, которую я когда-то так любила, и огонь, который так много уничтожил.

У меня ком подступает к горлу, я, дрожа, перевожу дух. Леви молча ждет.

– Я люблю тебя, Иззи.

Плача, я улыбаюсь и, улыбаясь, плачу.

Взяв бумагу, держу ее в руках целую вечность.

Я не могу этого сделать.

– Давай вместе, – говорит Леви, кладя свою ладонь поверх моей. Он подводит бумагу к огню, и я вижу, как исчезают последние обращенные к Иззи слова. Мы кладем бумагу на землю и наблюдаем, как она корчится в огне, чернеет и сгорает. Как ничего не остается, кроме пепла.

Тогда я беру блокнот и подношу его к свече, каждой страницей, каждым углом. Я сжигаю его, до последней белоснежной, неисписанной частицы.

– Ты больше не будешь ей писать?

– Нет, мне это уже не нужно.

Она и так слышит меня.