Тишина. Спокойствие в мире, полном шума

Я успел преодолеть только первый холм, как услышал голос, окликающий меня. Позади, на вершине холма, я увидел французского солдата, махавшего мне рукой. Я подумал, что таким образом он насмехается надо мной как над монахом, и продолжил путь. Но тут же понял, что дело принимает нешуточный оборот, поскольку услышал тяжелые шаги бежавшего за мной военного. Возможно, он хотел обыскать меня: холщовый мешок на плече мог показаться ему подозрительным. Я остановился в ожидании. Ко мне приблизился молодой солдат с тонким и красивым лицом.

– Куда ты идешь? – спросил он по-вьетнамски. По его произношению я понял, что он француз и что его познания во вьетнамском очень ограниченны. Я улыбнулся и спросил по-французски:

– Если я отвечу по-вьетнамски, разве ты поймешь?

Когда он услышал, что я говорю по-французски, его лицо преобразилось. Он сказал, что не имел намерения обыскивать меня, а хотел только кое о чем спросить.

– Из какого ты храма? – задал он вопрос.

Когда я сказал, что живу в храме Бао Куок, он заинтересовался.

– Бао Куок, – повторил он. – Не тот ли это большой храм, что стоит на холме рядом с железнодорожной станцией?

В ответ я кивнул. А он указал на здание водокачки, в котором, видимо, находился его пост, и сказал:

– Если ты не очень занят, давай поднимемся туда и поговорим немного.

Мы поднялись на холм и присели неподалеку от водокачки. Солдат рассказал мне о том, что за несколько дней до этого в десять часов вечера он и пятеро его товарищей совершили рейд в храм Бао Куок в поисках повстанцев из организации Вьетминь, которые, по данным французов, находились в храме.

– Мы были вооружены и полны решимости найти их. Нам был дан приказ арестовать и даже убить повстанцев при необходимости. Но когда мы вошли в храм, то застыли в удивлении.

– Из-за того, что там было много членов Вьетминя?

– Нет-нет! – воскликнул француз. – Как раз если бы там были активисты Вьетминя, мы не удивились бы. Мы бы атаковали независимо от их количества.

– Так что же удивило вас? – спросил я, не понимая.

– Произошедшее там оказалось так неожиданно. Когда мы ходили в рейды в прошлом, то, заметив нас, люди разбегались или паниковали.

– Понятно, людей охватывал страх, потому что они столько раз до этого подвергались насилию с вашей стороны, – пояснил я.

– Лично я не люблю угрожать людям или применять по отношению к ним силу, – ответил солдат. – Возможно, они боятся из-за того, что кто-то раньше сильно запугал их. Но когда мы вошли той ночью в храм Бао Куок, он выглядел как пустыня. Масляные светильники еле горели. Мы намеренно громко шагали по гравию, и нам казалось, что в храме много народа. Но мы не нашли никого. Вокруг царила невероятная тишина. Крики солдат громким эхом звучали в моих ушах. Нам никто не отвечал. Я включил фонарь и направил луч света в помещение, которое, как мы думали, пустовало. И тут я увидел пятьдесят или шестьдесят монахов, сидящих неподвижно в абсолютной тишине и медитировавших.

– Вы пришли туда как раз во время нашей вечерней медитации, – кивнул я.

– Да. Создавалось впечатление, что мы столкнулись с какой-то неизвестной нам и невидимой силой. Мы были так ошеломлены, что просто развернулись и вышли во двор. Эти монахи игнорировали нас! Они не произнесли ни звука и не продемонстрировали никаких следов страха или паники.

– Они не игнорировали вас. Они были полностью сконцентрированы на своем дыхании. И все.

– Их спокойствие как будто затягивало меня в омут, – признался мой собеседник. – Оно по-настоящему вызвало у меня уважение. Я и мои товарищи еще полчаса молча стояли во дворе храма под большим деревом. Потом прозвучало несколько ударов колокольчиков, и храм ожил. Один из монахов зажег факел и вышел, чтобы позвать нас внутрь. Но мы объяснили ему, зачем приходили, и удалились. В тот день мое представление о вьетнамском народе начало меняться. Вокруг меня много молодых солдат, и все они тоскуют по родине. Мы скучаем по нашим семьям и домам. Нас послали сюда убивать членов Вьетминя, но мы не знаем, кто кого в конечном счете убьет: мы их или они нас. Мы можем никогда не вернуться во Францию к своим семьям. Когда я вижу, с каким трудом местное население восстанавливает жизнь своей разрушенной страны, то вспоминаю, с каким напряжением и мои родственники в моей любимой Франции восстанавливают жизнь, разрушенную Второй мировой войной. Умиротворенная и спокойная жизнь монахов заставляет меня думать о том, что такой жизнью должно жить все человечество. Я не понимаю, зачем мы пришли сюда. В чем причина ненависти между активистами Вьетминя и нами, заставившая нас преодолеть половину земного шара и сражаться с ними в такой дали от Франции?