Тиски

Тонкин никому никогда не хотел зла. И теперь, возвращаясь с берега домой, он думал, в общем, о хорошей жизни. Только грустно было от того, что люди его не понимают, смеются над ним и его работой. И еще — он скучал по своему псу по кличке Общежитие. Миноискатель вещь ненадежная, он все равно будет молчать, если мина пластмассовая. А Общежитие все чует, оправдывает свою кличку. Родной щуп нужен. Без своего барбоса давно был бы Тонкин в аду. Сядет Общежитие на будто бы утоптанную афганскую землишку, поднимет морду и посмотрит преданно в глаза хозяину. Щуп ведь только разрыхленную почву «почуять» может. А Общежитие будто видит притаившуюся под землею смерть. Воткнешь предупреждающую указку и скажешь властно остальному человечеству: «В укрытие». И остаешься один на один с миной. Пальцы делают ямку, оставляя углубления по краям. И вот показалась голубушка, разговариваешь с ней, а мина словно ухмыляется. Предпоследней была «ТС-6, 1». Зацепил ее ласково «кошкой», отошел, выдернул из ямки. Оставалось, как всегда, подойти и вывернуть взрыватель, милый такой штырек, красивый даже. В последний раз дернул за шнур «кошки» слишком нервно, да и раньше времени. Взрыв в глазах был серым, а не огненно-желтым.

Вспомнил Тонкин свою неудачу, и заныла спина. Трудно саперу в Афганистане. Ему, лейтенанту, скоро старшему лейтенанту Тонкину, надо будет возвращаться. Мать считает дни. Она знает, что, когда сын перестанет пить, когда начнет посматривать на свои пальцы по-особенному, тогда останутся считанные сутки. Она еще раньше кричала сыну: «Что тебе там делать, в этом Афганистане? Зачем нам эта страна? Чтобы похоронку получить? Пусть твое начальство туда едет. Не нужен нам Афганистан, никому не нужен». Сын, отвечая, усмехнулся: «Афганцам он, мама, наверное, нужен, иначе мины не зарывали бы, не ждали бы нас иначе фугасы. Каждый день дохнут там ребята, когда десятками, когда сотнями. А делать нечего, надо работать. Да и ничего со мной не будет, скоро война кончится. Прикончим душманов — и все». Матери ясно было, что сын врет. И как-то, когда свекровь приступила по обычаю к вечерней молитве, она впервые подошла и тихо опустилась рядом с ней на колени. А старик-Тонкин больше не хвалился сыном, будто боялся, несмотря на большой партийный стаж, накликать беду. Он продолжал каждый день читать «Правду» от корки до корки, но не вслух. Однажды увидел сына, глядевшего жадно на яблоню во дворе и на кусок неба, не выдержал и спросил почти жалобно: «Что, сынок, что с тобой, о чем ты?» Ответил Тонкин отцу спокойно: «Приеду еще на побывку — женюсь, дитя оставлю. Как думаешь?» Отец только и смог, что кивнуть. А через неделю после отбытия сапера Тонкина, старик подслушал разговор соседей. «Что там у Тонкиных?» «Что? Афганистан у них поселился, вот что».

Крылатая пехота

«Блядское солнце!» Зубов смял в руках шлем, но побоялся дотронуться до своего раскаленного комбинезона. Сидевший рядом с ним ефрейтор Мурзинов, по кличке Мурза, вдруг звонко заорал: «Гвардеец-десантник, береги посевы, насаждения!» Кое-кто хмыкнул. Единственное растение, увиденное после высадки, был зеленый лоскуток на пруте, укрепленном в основании камнями. Капитан Терентьев сказал: «Душмана зарыли». Зубов тогда только усмехнулся. Это была его шестая операция за год, и он знал, что похоронен здесь наверняка обыкновенный путник-мусульманин. Но Зубов понимал Терентьева: большинство ребят подразделения было салагами. Их в горном учебном центре учили повышать устойчивость организма к кислородному голоданию, отрабатывать передвижение по тросу, спуск по канату, лазание по карнизу, наклонной и вертикальной стенкам, обучали преодолевать местность по выступающим камням. И никто не учил их глотать пули, приходящие неизвестно откуда, и подыхать от страха.