Титан

Он медлил с окончательным решением до тех пор, пока не купил «Метрополитен пикчерз». Обстоятельства приняли это решение вместо него: производство фильмов стоило очень дорого, равно как и богемный образ жизни. Ник продал бриллианты в «Гаррард и К°» и поместил три миллиона в «Американский банк» в Лос-Анджелесе. И как раз вовремя: потребовалось сорок тысяч долларов на то, чтобы выкупить права на кинопостановку бестселлера «Юность в огне». Хэррит Спарроу заблуждалась: он не купил «Каса энкантада», а арендовал за три тысячи долларов в месяц, что являлось по тем временам ошеломляющей суммой. Содержание восьми слуг и садовников, оплата диких счетов Эдвины на ее гардероб, устройство нескольких приемов в неделю, чтобы лишний раз потрясти столицу мирового кинематографа, — на все это требовалось немало наличных. Самому себе как руководителю студии Ник платил тысячу в месяц, но делал огромные капиталовложения в студию, от которой ждал успеха. Никто лучше Ника не знал, насколько важно было для «Юности в огне» стать хитом.

Поэтому когда Рэкс Симпсон позвонил сказать ему, что Род Норман чувствует себя «отвергнутым» Эдвиной, что, в свою очередь, грозило правдоподобности любовных сцен в картине, реакция Ника была мгновенной и резкой. Он повесил трубку и стал подниматься по лестнице, размышляя над уникальной ситуацией, в которой он как муж сейчас оказался: надо будет убедить жену вести себя так, чтобы понравиться другому мужчине.

«Каса энкантада» действительно была выстроена в испанском стиле. Лестницы были оборудованы резными железными перилами, с потолка в холле свисал тяжеленный фонарь из железа и стекла, купленный у одного антиквара из Мехико, утверждавшего, что когда-то этот фонарь висел во дворце самого вице-короля. Ник поднялся до конца лестницы и вошел в длинный темный коридор, по стенам которого тут и там висели фотографии, изображавшие мадридскую жизнь в XIX веке, было также несколько картин, написанных маслом и изображавших бой быков. В конце коридора была деревянная дверь, богато украшенная инкрустацией в мексиканской манере, за которой располагалась хозяйская спальня. На окнах спальни были украшенные тонкой резьбой железные решетки, словно архитектор дома хотел уберечь жену Ника от любившего взбираться по виноградным лозам Зорро. Эдвина в обтягивающем черном трико как раз занималась пластическими и хореографическими упражнениями, составленными для нее ее сценической наставницей Вильгельминой ван Дейк, голландкой, бывшей актрисой, которая как-то снялась в одной картине с Бернхардтом. Она приехала в Голливуд уже в преклонном возрасте с целью сорвать с таких одержимых киноновичков, как Эдвина, столько денег, сколько сможет.

— Рэкс звонил только что, — начал Ник, прикрывая за собой дверь. — Он говорит, что Род с горя напился, когда ты отшила его сегодня на съемках. Что там у вас стряслось?

Она прекратила свои упражнения.

— Он позволил себе пошлость, и я предупредила, что, если он посмеет приставать ко мне, ты из него душу вытрясешь. Ты ведь это сделаешь при случае, правда?

— Послушай, это Голливуд, а не Виндзорский замок.

— Да, это заметно.

— Актеры — нетвердые люди. Им приходится немного запугивать женщин.

Эдвина рассмеялась:

— Он? Запугивать? О, милый, я знаю что он — Американская мечта, но это на экране, а в жизни это — взрослый ребенок. Ему нечем меня запугать. Если честно, я никак не пойму, что эти миллионы простушек нашли в нем!

В Нике поднялось смешанное чувство облегчения и досады.

— Так, выходит, ты не находишь его привлекательным?

— Нет, почему же? Он, кстати, внешне похож на тебя, а ты знаешь, что я считаю тебя самым красивым мужчиной в мире. Но Род никогда не заставит меня прерывисто дышать от желания, как заставляешь ты.

— Но тебе так или иначе придется делать вид, что ты прерывисто дышишь.

— Знаю, глупый! Это и называется актерским мастерством. В любовных сценах я буду на высоте, вот увидишь. — Она перешла на бег на месте.

— Да можешь ты постоять спокойно?! — заорал он.

Она остановилась и изумленно посмотрела на него.

— Милый, ты бесишься. Что случилось?

— Мы поставили на этот фильм очень много. Мы оба. Пойми, это серьезный бизнес.

— Я знаю.

— Мужчина не может заниматься любовью с женщиной, если он не чувствует в ней ответного желания. Я знаю, что это всего лишь фильм, но даже Джон Бэрримор не смог бы убедительно показать постельную сцену с куском айсберга, а Род — не Джон Бэрримор.

— Что ты мне пытаешься втолковать?

Он раздраженно всплеснул руками:

— Я пытаюсь тебе втолковать, что ты должна пробудить в нем надежду! Чуть-чуть. Будь с ним поласковей. Пококетничай, в конце концов! Пусть он поверит в тебя.

Она пожала плечами.

— Ладно, если ты считаешь, что это так важно. Но это будет такая скука! — Она с минуту молчала, над чем-то размышляя, потом рассмеялась: — Знаю! Я буду представлять себе, что он — это ты!

— Вот-вот! Представляй, что это я. — Он обнял ее и поцеловал. — Тогда мы получим самые знойные любовные сцены в истории кинематографа!