Но она отличалась находчивостью. В двух кварталах от здания суда она нашла кафе, хозяин которого перебирался в Аризону в надежде залечить свой туберкулез. Анна взяла забегаловку в аренду, заново выкрасила это убожество внутри и снаружи, отдраила закоптившуюся кухню, наняла пухленькую официантку Клару и вновь открыла заведение, назвав его просто: кафе «У Анны». В арендный договор были включены также и две комнаты, располагавшиеся над кафе, куда Анна и переехала с сыном. В их прежнем жилище тоже было две комнаты, но зато здесь имелся туалет и ванная, «ровесница каменного века», что само по себе было шагом вперед по сравнению с «удобствами» на дворе шахтерской лачуги. Ник познакомился с новым для него понятием: туалетная бумага.
В городе была еще одна закусочная — кафе «Кортхаус». Оно располагалось прямо перед зданием суда. Анна попробовала там несколько блюд, для того чтобы определить, по каким направлениям вести конкуренцию. Как и следовало ожидать от кафе из маленького городка в Пенсильвании, еда там была примитивная и малоаппетитная. Но кафе «Кортхаус» уже давно оживленно продавало ленчи местным бизнесменам. Анна замыслила переманить их к себе. Будучи отличной поварихой, она составила меню, в которое включила несколько блюд русской кухни, любимых ею с детства.
Но бизнес не пошел. Анна недооценила провинциализм местных флемингтонских предпринимателей. Им нравилась примитивная пища, и они уже приросли к табуреткам в кафе «Кортхаус». Более того, они не доверяли иностранцам, в особенности евреям. Анна имела несчастье быть единственной еврейкой во всем Флемингтоне. Люди проходили мимо, и спустя два месяца после своего открытия кафе «У Анны» практически готово было вылететь в трубу.
Кроме всего прочего, к вдове Томпсон захаживали мужчины. Репутация Анны в среде шахтеров никак не походила на репутацию святой: она была уже беременна, выходя замуж за Крэга Томпсона, и ходили упорные слухи о том, что новобрачный вовсе не является отцом ребенка. Вскоре после того как она открыла свое кафе, к ней по ночам стали пробираться мужчины. Ник спал в соседней комнате, но стенки были тонкие, и ему частенько не давали заснуть приглушенные шепотки и тихие стоны. Большинство мальчишек маленьких американских городков того времени не имели никакого понятия об интимных сторонах жизни. Ник, быстро усваивавший школьный материал, скоро усвоил и представление о сексе. Он обожал свою маму и говорил себе, что она никогда не будет заниматься плохими делами. И когда некоторые из его однокашников стали позволять себе скользкие замечания по адресу Анны — правда, они и сами толком не понимали, над чем смеются, — Ник стал беситься. Он был худой, но жилистый и выносливый. В честной драке Ник мог справиться с любым из класса, но о честных драках и речи не было: на него наваливалось всегда не меньше трех ребят.
В тот день ему особенно досталось. Он пришел из школы домой, в кафе, с многочисленными ссадинами, ушибами и шатающимся зубом. Встревоженная мать спросила:
— Что случилось?
Но Ник не хотел раскрывать правды.
— Упал с лестницы.
Анна знала, что он скрывает истину, и догадывалась какую. Но она не могла закрыть свои двери перед мужчинами.
Анна очень нуждалась в деньгах.
Вечером того же дня, когда она водила сына в дом Флеминга, в кафе, где находилось четверо посетителей, вошел шериф с двумя своими помощниками.
— Миссис Томпсон?
Незадолго перед этим она вынуждена была рассчитать Клару и теперь сама обслуживала столики. Она бросила на тучного шерифа подозрительный взгляд:
— Да.
— Вы арестованы.
— За что?!
— Проституция.
Она закричала и стала сопротивляться. Им пришлось надевать на нее наручники прямо в зале. Ник, мывший посуду на кухне, услышал шум и кинулся в зал.
— Мама!
— Ник, найди мне адвоката! — успела крикнуть она, прежде чем ее вытолкали из дверей на улицу.
Мальчик бросился через весь зал к дверям, выбежал наружу — уже опустились сумерки — и увидел, как помощник шерифа запирает заднюю дверцу «воронка». Он бросился к шерифу.
— Что вы с ней делаете?! — крикнул он.
Шериф посмотрел на него сверху вниз:
— Прости, малыш, но твоя мама — шлюха.
Ледяная бесстрастность этих слов способна была убить души многих двенадцатилетних подростков, и она едва не убила Ника. Он смотрел, как удаляется по улице «воронок», и чувствовал, как что-то неприятное ползет у него вверх в животе. Он переломился пополам, и его вырвало прямо на землю. Затем, скрючившись рядом с этой лужицей, он схватился за голову руками и дал волю слезам. Хуже всего было то, что он знал: шериф сказал правду.
Затем на смену стыду и обиде пришла ненависть. Он понимал, что арест матери вечером того же дня, когда они вместе ходили в особняк Флемингов, нельзя назвать совпадением. Должно быть, этот умирающий старик — отец! — просто позвонил шерифу и приказал ему взять Анну. Неужели отец может быть так жесток? Или он настолько испугался угроз матери? Его отец… Капитан Флеминг… «Я его плоть и кровь! Будь он проклят!»