«Мрамор был уже испорчен и изуродован мастером Симоне, – пишет Вазари, – и в некоторых местах его не хватало, чтобы Микеланджело мог сделать то, что он задумал; на поверхности мрамора ему пришлось оставить первые нарезы мастера Симоне, так что и теперь некоторые из них видны, и, конечно, настоящее чудо совершил Микеланджело, оживив то, что было мертвым». Вместо предусмотренных договором двухсот гонорар Микеланджело составил 400 скудо, однако результат работы не слишком впечатлил гонфалоньера. «Случилось так, что Пьер Содерини, взглянув вверх на статую, очень ему понравившуюся, сказал Микеланджело, который в это время ее кое-где отделывал, что нос, по его мнению, у нее велик. Микеланджело, подметив, что гонфалоньер стоял под самым гигантом и точка зрения его обманывала, влез, чтобы угодить ему, на подмостья у плечей статуи и, поддев резцом, который он держал в левой руке, немного мраморной пыли с площадки подмостьев, начал постепенно осыпать пыль вниз, работая будто другими резцами, но к носу не прикасаясь. Затем, нагнувшись к гонфалоньеру, который следил за ним, он сказал: “А ну-ка, посмотрите на него теперь”. – “Теперь мне нравится больше, – сказал гонфалоньер, – вы его оживили”. Микеланджело спустился тогда с мостков, про себя над ним подсмеиваясь и сожалея о людях, которые, желая выказать себя знатоками, говорят такое, чего сами не понимают»[272]
.По решению экспертной комиссии художников, созванной 25 января 1504 г., «Давида» решили установить перед дворцом Синьории, однако его транспортировка представляла затруднения, выход из которых был найден следующим образом: архитекторы Сангалло, – братья Джулиано [1445–1516] и Антонио [1455–1535], – построили деревянную башню, к которой подвесили статую на канатах, передвигая ее по бревнам при помощи лебедок. Несмотря на то что «Давид» был поврежден во время восстания против Медичи в 1527 г., он простоял перед дворцом Синьории 369 лет, пока в 1873 г. не был перенесен в Академию изящных искусств, а его место на площади в начале XX в. заняла копия.
Суждения искусствоведов о «Давиде» противоречивы. Например, Г. Вёльфлин считал статую непропорциональной и даже уродливой, а М. Дворжак, соглашаясь с ним, все же подчеркивал отличие этой статуи от предшествующих работ Донателло и Верроккьо. «Крестьянский мальчик, изображенный Донателло, хотя и полностью развит физически, однако у него по-детски нежные формы и детские эмоции – он смущенно улыбается под взглядом ликующей толпы и кажется не понимающим смысла всего происходящего. «Давид» работы Верроккьо – благородный отрок, прирожденный принц, породистый и утонченный, с хрупкими конечностями, и вследствие этого его деяния представляются сказочным чудом. «Давид» у Микеланджело – герой, здесь отроческое начало выражено в героических формах. Никто не должен был усомниться в том, что герои Ветхого Завета – подобно Ахиллу или Гераклу – были способны собственными силами, без чужого содействия совершать подвиги. Лишь узкие бедра высокой фигуры указывают на юношеский возраст; мускулы, кисти рук и ступни принадлежат мужчине, который физически в состоянии выдержать битву с великаном. Были критики, находившие подобное несоответствие чудовищным. Но изменение восприятия скульптора проявляется не только в формах тела, но и в осанке героя. Это уже не подросток, дерзко и неожиданно совершивший нечто великое, – это целеустремленный борец, который пристально и со знанием дела рассматривает своего врага, уверенный в том, что он окажется сильнейшим, и в том, что он столь же бесстрашно выступит против любого другого противника»[273]
.Помимо мраморной статуи «Давида», Микеланджело по заказу Содерини изваял «Давида» из бронзы, который был отправлен во Францию, где затерялся. Примерно в это же время он работал над скульптурной композицией «Мадонна с младенцем» (1503–1504, Брюгге, церковь Нотр-Дам)[274]
, купленной за 100 скудо главой гильдии суконщиков Александром Мускроном и увезенной во Фландрию. «По исключительной тщательности отделки деталей и по характеру полировки мрамора данная вещь близка к „Пьете“. И в ней поверхность камня доведена до высшей степени завершенности. Совсем необычен иконографический тип Мадонны. Мария не держит младенца на руках, он стоит, обхватив рукой ее колено. Обнаженная фигура Христа дана в окружении глубоких складок плаща Марии, отчего она приобретает особую пластическую выразительность. Здесь Микеланджело достигает той компактности скульптурной композиции, которая всегда была предметом зависти у современных ему художников. Он превосходно связывает друг с другом две фигуры и умело заключает их в пределы замкнутой контурной линии, мягкой и волнистой. По своему облику Мария близка к Богоматери из римского „Оплакивания Христа“. Выражение ее лица серьезно и сосредоточенно. И здесь она выступает провидицей трагической судьбы своего сына», – писал В.Н. Лазарев[275].