Тито Вецио

— Он пройдет у меня через все мыслимые муки ада, но я заставлю его говорить. Также, как и тебя — молчать! Поняла ли ты, Кармиона, мой замысел и не желаешь ли ты поклясться мне жизнью своего… вновь приобретенного сына, что никому не раскроешь этой ужасной тайны и никогда больше не попытаешься сорвать повязку с моего лба?

— Молчи, злодей!

— Ты не согласна? Но подумала ли ты, что своим глупым упрямством подписываешь свой смертный приговор?

— Да, подумала и не собираюсь скрывать от судей ни своих, ни твоих злодеяний.

— Перед судьями? Неужели ты считаешь меня настолько глупым, что я могу позволить тебе появиться в суде? Нет, уважаемая Кармиона, у меня есть более надежное средство, которое навеки обеспечит твое молчание. Итак, поклянись мне сию минуту, что будешь нема, как рыба… или готовься к смерти.

— Подлый злодей! Отравитель своего родного отца! Убей же меня, прибавь еще одно преступление к тем, которые ты уже совершил. Да, убей меня, потому что, клянусь всеми богами и богинями, пока буду жить на белом свете, я не отдам на растерзание своего сына, этого достойного юношу, а тебя, изверг, отравитель родного отца, я передам…

— Умри же! — яростно вскричал Аполлоний, вонзая кинжал в грудь своей матери.

— Ах, проклятый!.. Отце… у… бийца, — простонала несчастная и, гремя цепями, упала на каменное ложе.

— Отцеубийца, да!.. А вот теперь, быть может, и убийца своей матери, — прошептал изверг, вытирая окровавленный кинжал похожей на лохмотья одеждой своей жертвы. — Да, убийца матери! Странное чувство возникает у меня при виде крови этой женщины. По всей вероятности, она мне мать. Вся эта история с подменой — ничто иное, как выдумка! Нет необходимости допрашивать привратника. В ту минуту, когда у моих ног корчилась в предсмертной агонии Флора, со мной происходило что-то удивительное, необъяснимое, чего раньше никогда не бывало. Да, она мне мать. Теперь я это вижу, сознаю. Нет необходимости добиваться истины от Марципора, она здесь, в моем сердце… Кровь сказалась, объяснила мне все. Старый болтун должен умереть без всяких допросов. Пусть отправляется в ад со своим секретом.

Говоря это, изверг взял фонарь, бросил взгляд на искаженное мукою лицо убитой им матери и быстро вышел из каземата, заперев его на ключ.

— Не нужно ли тебе еще что-нибудь от арестованной? — предупредительно спросил смотритель.

— Нет, пока ничего, но ключ от ее каземата я возьму с собой, — и египтянин направился к выходу.

* * *

— Итак, она согласилась молчать? — спросил Лукулл входившего Аполлония.

— Да, будет молчать, — отвечал тот, выразительно показывающий на кинжал.

— Это было самое лучшее и простейшее средство, — заметил притворно равнодушным тоном претор Сицилии, — потому что после вчерашней сцены не стоило возлагать большие надежды на ее обещание молчать. Какие бы клятвы она не давала, я совершенно убежден, она бы предала нас при первом же удобном случае. Теперь же она замолчала навсегда — и прекрасно. Я сегодня же распоряжусь, — продолжал достойный сообщник убийцы тем же равнодушным тоном, — чтобы палач Кадм забрал ее труп из тюрьмы и зарыл на поле Сестерцио или бросил его в Тибр. Римскому правосудию, конечно же, не взбредет в голову интересоваться судьбой исчезнувшей ведьмы. А поэтому ты, Аполлоний, можешь быть совершенно спокоен. О делах поговорим завтра. Сегодня ты, кажется, несколько утомлен, тебе надо отдохнуть, хорошенько выспаться. Иди, и да сопутствуют тебе боги. Ты избавился от своих врагов, теперь надо подумать о моем Тито Вецио. Ты не забыл, что обещал мне его голову.

— О, теперь я просто обязан сдержать свое слово, — отвечал негодяй, злорадно улыбаясь. — Голова этого красавчика обошлась мне слишком дорого, с сегодняшнего дня я могу считать ее своей!

— Вот человек, не останавливающийся ни перед какими препятствиями! — восхищенно заметил Лукулл, когда Аполлоний вышел. — Убил отца и мать, а теперь обдумывает, как бы по-удачнее и брата отправить вслед за ними. А сколько он совершил других, убийств, о которых никто, кроме него, не догадывается? Я полагаю, без счета!..

Тем временем в библиотеке Тито Вецио собрались для серьезного разговора четыре хорошо знакомых друг с другом человека: нумидиец Гутулл, Марк Друз, молодой Помпедий Силон и сам хозяин.

Разговор шел уже давно, но, похоже, привел не совсем к тем результатам, на которые рассчитывал молодой всадник.

— Итак, ты отказываешься принять участие в великом предприятии? — сказал Тито Вецио будущему преемнику Гракхов.